— Так! А это что? — Магро выковырнул из пачки, подлежащей уничтожению, бюллетень с исписанной вкривь и вкось оборотной стороной. "… и радостью отдаю свой голос за тех, кто своим трудом… своей социалистической отчизны… не подведем…". — Полюбуйтесь, товарищ п`полковник.
Бюллетень перекочевал к Носко.
— Да. Ну, что… Узнаю воспитательную работу Андриященко. Молодцы. Это третий батальон, оттуда сознательные хлопцы, они всегда первые в политподготовке. Как считаешь, Игорь Иванович?
— Буквально то же самое подумал, слово в слово. Давайте, я обратно положу. Надо будет подумать, как поощрить воинов именно третьего кабельного… Может быть экскурсией в Артиллерийский музей?
Мечты рухнули ниц на полковой плац и скончались.
— Ты чего, Саня, что такой смурной? Не пишут давно? Есть закурить?
— Нет, Геныч, это я так, сам себе думаю… Держи.
А если бы выгорел номер? Если бы действительно не хлопали ушами, а проверяли и следили тотально — кто и что писал да зачеркивал, если бы вычислили Лука, поставили в пример и наградили бы отпуском — что тогда? Вот о чем задумался в тот злосчастный вечер Лук, и размышления по данному мелкому конкретному поводу, с перерывами, но — возвращались к нему много-много лет спустя. Что тогда было бы с ним, с его мировоззрением, с совестью, со всей жизнью? Он ведь, смеясь, не раз и не два потом рассказывал об этой злополучной истории друзьям. Если бы все получилось, как задумано — тоже бы рассказывал и тоже бы смеялся… Но только чудилось Луку сквозь годы, чем дальше, тем яснее, что это был бы совсем другой смех немножечко другого человека. Не такого, каким Лук желал бы стать в детстве. Но — не случилось, не сошлось, обошло стороной, и можно жить дальше, сомневаясь, вспоминая и хохоча.
