Зря, ох, напрасно канителился кузнец. Подошла осень. Первого октября по старому, на Покрова, в Саларьеве храмовый праздник. Люди приготовлялись, нет нужды, что церковь стоит заколоченная. Вдруг за два дня до праздника позвали на сход. Пришлось Михаилу идти, хоть и не лежало сердце. Жена осталась с детишками.
Первый вопрос на повестке был про раскулачивание. Слова попросил кузнецовский сосед Ваштрапов: тут, граждане и товарищи, долго рассусоливать нечего. Мы в этом вопросе отстали, в других местах люди давно управились. Предлагаю больше не мешкать, говорить эти... кандитуры.
Сход молчал. Не все поняли это слово, еще -- кому охота при людях на соседа доносить. Вышла заминка, никто не вызывался. Тогда поднялся Судницын, так, видно, заготовлено было у актива, стал читать по бумажке: Предлагаются на рас-кулачивание нижеперечисленные жители: Прохоров Антип, владеет молотилкой, две конные сеялки сдает в аренду. Васильев Серега, использует чужой труд, имея сепаратор...
Так он назвал фамилий шесть. Михаил никого из них не знал. Его дело кузнечное: лошадь подковать, колесо починить, также если вилы потребуются или грабли, одно слово, железо. Судницын только кончил читать, встал Акимов: имею добавление. Кузнецов Михаил, построил кузню, эксплуатирует чужой труд. Это они с Сенькой распределили, чтобы не выглядело, что тот мстит Михаилу за попа. Рванулся кузнец слово сказать, но где там! Уже голосуют: кто против? Дальше объявил один из президиума: согласно закона, раскулаченные немедленно берутся под стражу. Михаила увели вместе с другими, подошли такие вежливые с синими околышами и увели. Настя, дома сидя, ничего про это не знала. Поздно ночью забежала к ней соседка, также рассказала про дальнейший ход событий.
Второй вопрос слушался относительно раскулаченного имущества. Обычно инвентарь, скот и земля отходили в колхоз, скарб делили между беднотой. С домами поступали по-разному. Прохоровский, как он был просторный, поста-новили под школу. Дом Кузнецова кто-то предложил выделить семье Ваштраповых, поскольку много детишек. Так бы тому и быть, сели бы не Дворкин. Вообще, он таких дел как раскулачивание, раздел имущества, подчеркнуто сторонился: я, дескать, человек новый. Начал председатель издалека: для чего мы, товарищи, ломаем и под корень меняем нашу жизнь? Я вам скажу, товарищи, тут долго раздумывать не требуется. Мы это делаем ради светлого будущего, за ради социализма. Мы все хорошо знаем Настю Кузнецову (это было не так, но как оборот речи сгодилось). Она происходит из уважаемой трудовой семьи, отец работает бригадиром в колхозе имени товарища Рудзутака. Так вот, товарищи, нашему будущему, никому из нас не будет пользы, если мы Настю с детишками погоним на мороз. Предлагаю кузню взять в колхоз, дом оставить за Настей.
Вот как вышло, что она сохранила дом. Правда, вещи, которые получше, забрали: граммофон, костюм, часы на цепочке. Ухватились было за самовар, больно он, начищенный, глаз дразнил, но Настя не выдержала: это что же получается?! Мужика в острог засадили, одежду евонную забрали, патефон заводной, все мало? На самовар намылились? Я, выходит, не человек? Если не в колхозе вашем, то и чай пить недостойна?
Осеклись активисты. Распоряжавшийся реквизицией Ваштрапов хотел возразить, но не нашелся. Злость и досада в нем кипели. Он плюнул на пол и выругался, но тульский красавец остался при своем месте, тот самый, за которым мы с Настей потом сиживали.
Свидания с Михаилом ей перед отправкой не дали, зря съездила на Пресню. Только передачу взяли: молока, хлеба, огурцов соленых. Теплой одежды она принести не догадалась. Люди потом подсказали, да поздно было. Михаил поехал на поселение в чем из дома ушел -- в полупальтишке легком.
Настин возраст был двадцать два неполных года, стала сама себе хозяйка. Первое время сильно боялась, что с голоду они помрут или вообще пропадут, но постепенно жизнь устроилась. И здесь, странное дело, без Дворкина не обошлось. Зашел как-то ближе к вечеру, за стол сел, помолчал, потом как перешагнул: я погреб пришел у тебя в аренду снять. Для колхоза. Он у тебя сухой, просторный, нам под картошку подойдет. -- Где же я свою хранить стану? -- Отделим тебе угол.
