* * *
(О том времени, когда начали выдавать паспорта.) «Можно было назвать любую дату — метрик никто не требовал. Любочка (Л. Орлова) скостила себе десяток лет, я же, идиотка, только год или два — не помню. Посчитала, что столько провела на курортах, а курорты, как известно, не в счет!»
* * *
Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на 15 минут. Ждали представителя райкома — даму очень средних лет, заслуженного работника культуры. Раневская, все это время не уходившая со сцены, в сильнейшем раздражении спросила в микрофон:
— Кто-нибудь видел нашу ЗасРаКу?!
* * *
Он умрет от расширения фантазии. (О режиссере Ю. Завадском.)
* * *
Оптимизм — это недостаток информации.
* * *
О розах: «Посмотрите, какое величие! Нельзя оторваться от них, не думать о них. Они стареют, у нас на глазах распускаясь. Первый человек, который сравнил женщину с розой, был поэтом. А второй — пошляком».
* * *
Орфографические ошибки в письме — как клоп на белой блузке.
* * *
Перечитываю Бабеля в сотый раз и все больше и больше изумляюсь этому чуду убиенному.
* * *
Очень тяжело быть гением среди козявок.
* * *
Очень завидую людям, которые говорят о себе легко и даже с удовольствием. Мне этого не хотелось, не нравилось.
* * *
О режиссере: перпетум кобеле.
* * *
О своих работах в кино: «Деньги съедены, а позор остался».
* * *
Поняла, в чем мое несчастье: я, скорее, поэт, доморощенный философ, «бытовая дура» — не лажу с бытом! Вещи покупаю, чтобы их дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную. Урод я.
* * *
Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» — ничего о себе не знаю.
* * *
— Ох, вы знаете, у Завадского такое горе!
— Какое горе?
— Он умер.
* * *
Пи-пи в трамвае — все, что он сделал в искусстве.
* * *
Поклонница просит домашний телефон Раневской. Она:
— Дорогая, откуда я его знаю? Я же сама себе никогда не звоню.
* * *
«Перед великим умом склоняю голову, перед Великим сердцем — колени» — Гете. И я с ним заодно. Раневская.
* * *
Понятна мысль моя неглубокая?
* * *
После очередной стычки с главным режиссером Мосфильма Иваном Пырьевым Раневская сказала, что она лучше будет принимать «антипырьин» три раза в день, чем согласится на совместную работу.
* * *
Принесли собаку, старую, с перебитыми ногами. Лечили ее добрые собачьи врачи. Собака гораздо добрее человека и благороднее. Теперь она моя большая и, может быть, единственная радость. Она сторожит меня, никого не пускает в дом. Дай ей Бог здоровья!
* * *
«Просящему дай» — Евангелие. А что значит отдавать и непросящему? Даже то, что нужно самому?
* * *
Против кого дружим, девочки? (Заглядывая в комнату, где сидели актрисы и про кого-то бурно сплетничали.)
* * *
Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.
* * *
Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.
* * *
Ребенка с первого класса школы надо учить науке одиночества.
* * *
Прислали на чтение две пьесы.
Одна называлась «Витаминчик», другая — «Куда смотрит милиция?».
Потом было объяснение с автором, и, выслушав меня, он грустно сказал: «Я вижу, что юмор вам недоступен».
* * *
Раневская кочевала по театрам. Театральный критик Наталья Крымова спросила:
— Зачем все это, Фаина Георгиевна?
— Искала… — ответила Раневская.
— Что искали?
— Святое искусство.
— Нашли?
— Да.
— Где?
— В Третьяковской галерее…
* * *
Сказка — это когда женился на лягушке, а она оказалась царевной. А быль — это когда наоборот.
* * *
Сегодня была у Щепкиной-Куперник, которая говорила о корректоре, который переделал фразу «…на камне стояли Марс и Венера» в «МАРКС и Венера».
* * *
Самое ужасное — обидеть, огорчить человека, ударить собаку, не покормить ее голодную.
* * *
Сегодня встретила «первую любовь». Шамкает вставными челюстями, а какая это была прелесть…
Мы оба стесняемся нашей старости.
* * *
Сейчас, когда человек стесняется сказать, что ему не хочется умирать, он говорит так: очень хочется выжить, чтобы посмотреть, что будет потом. Как будто если бы не это, он немедленно был бы готов лечь в гроб.