Поблизости под легкими шагами заскрипел снег. Я не повернул головы. Спустя секунду она заговорила:
— Родж, я пыталась предупредить тебя. Ты не должен был вмешиваться.
Я оглянулся. Она стояла футах в десяти от меня. Моя левая рука болталась на перевязи, а лицо, несмотря на цепенящий холод, саднило.
— Я сам во всем виноват, так?
— Не надо ввязываться в то, чего не понимаешь. Так что, если хочешь по правде, то да, ты сам виноват.
Я снова отвернулся.
— Оно не пыталось причинить мне вред, Карен. Господи, ему было больно. Если бы ты слышала…
— Ему не было больно, Роджер. Оно не способно чувствовать боли. Оно не человек. Оно демон.
— Оно не сделало ничего демонического.
— Оно попыталось заморочить тебя, чтобы ты помог ему сбежать. Именно так они и поступают. Ты не знаешь их, Родж. Ты не знал, что они шастают тут, а времени объяснить не было. Бог ведает, что оно натворило бы.
— Но ведь оно ничего не натворило, так? А? Оно что, напало на кого-то? Обидело? Нанесло ущерб?
— Роджер…
— Ну?
— Оно бы…
— Что? — крикнул я, и она не ответила. В конце концов я повернулся и вновь посмотрел на нее. — Кто-нибудь из них совершил какое-нибудь зло?
Она молчала. Падал снег. Ее лицо пестрело красными кляксами, видимо, она плакала. Но все равно оно оставалось каменным.
— Стоило ли ждать, когда дойдет до этого?
— Об этом и говорил вчера ваш викарий, да?
— Это был дьявол, — отрезала она. — Достаточно просто взглянуть на него, чтобы убедиться.
— Значит, если кто-то выглядит не так, как ты, это от дьявола, и его надо убить. — Я сплюнул. — Что же вы делаете здесь с левшами? Или с теми, у кого есть родимые пятна, или с хромоногими? Господи, ты…
— Я спасла тебе жизнь! — взвизгнула она.
— Да. Я знаю. — После того, как я вырубился, именно Карен подбежала и остановила других, не дав им забить меня насмерть. Но это ничего не меняло. — Как все просто, — горько бросил я. — Убей чужака. Убей непохожего. — Я с отвращением тряхнул головой, не в силах посмотреть на нее. — Ладно. Возможно, еще увидимся. Но скорее всего — нет.
Карен снова заплакала.
— Это не обязательно. Мама говорит, ты можешь оставаться у нас. Ты не знал, что делаешь. Она прощает тебя…
— Прощает меня. — Я сплюнул. В последнее время я слишком много плевался. — Как мило.
Я с усилием оторвал взгляд от маленького участка земли в углу церковного двора, от пятачка, утыканного крестами, и от последнего креста среди них, под которым уже затвердели комья свежевывернутой земли, затвердели, но еще не покрылись снегом.
— Пойду соберу вещи. Счастливого Нового года.
Она сердито вытерла глаза.
— Мы просто делаем то, что должны. Думаешь, мне это нравится? Но я же говорила тебе, нельзя глотать только то, что тебе по вкусу, и выбрасывать остальное.
— О да. Чуть не забыл. Обязанности. Как здорово, когда рядом есть кто-то, кто говорит тебе, кого именно нужно убивать. Значит, можно расслабиться и получать удовольствие, поскольку Бог или кто там еще так тебе велел. И, кстати, тебе это нравится, Карен. Только не возражай. Я видел твое лицо.
Я прошел мимо нее, не сказав больше ни слова. И вдруг она рассмеялась. В последний раз я обернулся и посмотрел на нее. На губах ее дрожала горькая улыбка.
— Ты и вправду думаешь, что так уж не похож на нас? Полагаешь, ты не стал бы наслаждаться, уничтожая то, что считаешь злом? Не стал бы ликовать? Мы все такие. Вот почему в мире столько войн и жестокости. И дело не в получении удовольствия, Роджер. Это все смущение умов. Люди больше не видят этого, потому что дьявол затуманил им мозги, совсем как сказал викарий. Но однажды ты поймешь. И ты вернешься. И я прощу тебя. Я люблю тебя, Родж. — Мужественно продолжая улыбаться, она вздохнула — глубоко, с болью, с трепетом. — И я буду молиться за тебя.
Я не мог ей ответить. У меня не осталось больше слов. Я просто повернулся к ней спиной, окончательно, навсегда, и пошел прочь, но тропе, за кладбищенские ворота. Пригнув голову, я шел все быстрее и быстрее, а снег все продолжал кружить на ветру.
