Моя мать пела на кухне. Это всегда было плохим знаком. Я остановился в дверях в
защищающем жесте вытянул руки перед Эдди. Это был рефлекс. Словно моя мать могла
услышать нас и прибежать как сумасшедшая, чтобы наброситься на нас. Я знал что это не
произойдет, но я также хотел подготовить назад к тому, что это могло означать. Пение моей
матери означало, что она счастлива и обычно это означало, что она думала, мой отец приедет
домой пораньше к ужину.
Мой отец никогда не приходил домой к ужину. Он не делал это последние четыре года,
с тех пор как стал спать со своей секретаршей. Даже теперь, когда у него с той женщиной
был ребенок и он большинство ночей проводил с другой семьей, моя мать по прежнему
претворялась, что этой проблемы не было.
Я заметил пустую бутылку из под текилы на журнальном столике и посмотрел на
Эдди, которая тоже смотрела на нее. Это однозначно был еще один плохой знак. Моя мать
ведущая себя, как сумасшедшая, это одно. А моя мать пьяная в стельку, совсем другое.
Иди в свою комнату и запри дверь, - прошептал я ей.
Она посмотрела на меня своими огромными глазами. В них был страх, но также в них
была решимость. Она покачала головой. - Я не оставлю тебя наедине с ней Если я запрусь в
комнате, ты знаешь, она придет за мной и ты будешь бороться с ней, и в итоге она ударит
тебя.
Сейчас я был выше и сильнее своей матери. Мне не было больно,когда она била меня.
Но то что она била Эдди, могло сломать малышку. Я больше никогда не позволю этому
случиться. Когда я сделал ошибку, оставшись в школе после занятий, чтобы попытаться
попасть в баскетбольную команду, Эдди пришлось пойти домой, где была моя пьяная мать. И
все закончилось ее сломанным запястьем. Я все еще не простил себя за это.
Мне не больно, когда она бьет меня. Но я не позволю ей причинить боль тебе, -
тихо сказал я. Я не хотел чтобы она нас услышала. Я хотел чтобы сначала Эдди
заперлась и была в безопасности.
Она наконец то вздохнула сдаваясь и кивнула. - Ладно. Но если она начнет нападать на
тебя, я выйду.
Нет, Эдди, пожалуйста. Ради меня, оставайся там. Если придется, я сделаю ей
больно, - я не хотел причинять боль моей матери. Я ненавидел ее за то, как она
обращалась с Эдди. Я ненавидел ее за то, что она не могла быть нормальной
матерью. Но я не хотел причинять ей физическую боль. Я просто хотел убрать нас
подальше от нее. Я также знал, что если я причиню ей боль она заставит меня
заплатить за это, отправив Эдди назад. Без меня, у Эдди никого не будет, кто мог
бы защитить ее в следующий раз. Я должен держать ее в безопасности.
Я люблю тебя, - прошептала она мне, с глазами полными не пролитых слез.
В последнее время мы часто говорили это друг другу, хотя я думал, что для нее эти
слова означают совсем другое. Я был влюблен в Эдди, но она не чувствовала ко мне тоже
самое. Она никогда не флиртовала и не пыталась привлечь мое внимание, как делали это
другие девочки. И я ничего не мог с этим поделать. В какой то момент из лучшего друга, она
стала для меня человеком, с которым я хотел провести вечность. Мы были молоды, но
дерьмо с которым мне приходилось сталкиваться, заставило меня очень быстро повзрослеть.
Мы оба быстро повзрослели. Я знал, что я чувствую. Эдди владела мной. Она просто не
понимала этого.
Я тоже тебя люблю, - ответил я, затем кивнул головой на ступеньки ведущие
наверх к нашим комнатам. - Теперь иди. Я справлюсь с ней. Ты оставайся там и
запрись.
Эдди в последний раз одарила меня умоляющим взглядом, но я указал на лестницу,
твердый в своем решении. Наконец, она развернулась и молча направилась в свою спальню, которая когда-то была небольшим кабинетом моего отца. У нас была еще одна гостевая
комната, которую могли отдать Эдди, но моя мама поселила ее в самой маленькой комнате в
доме. Я часто думал, было ли это потому, что это комната находилась дальше всего от моей.
Когда за ней закрылась дверь и она заперла ее изнутри, я направился на кухню, чтобы
встретиться с моей пьяной и ненормальной матерью.
Волосы моей матери были вымыты и заново уложены. На ней был надет сарафан и
туфли на шпильках, пока она что-то перемешивала на плите. Слева от нее на баре стояла еще
