Когда они состарились и ослабли, забота о них и необходимость поддержания того мира, который они создали, легла на наши плечи. Мои сверстники, с которыми я продолжала общаться после переезда, говорили, что мне очень повезло, ведь я успела вырваться оттуда. Когда я уехала из Новой Биафры, мне было всего двадцать лет, и я была еще слишком юной, чтобы испытать на себе гнет социальных обязательств. Они жаловались, что им приходилось работать по много часов, чтобы поддерживать на плаву семейный бизнес, полученный ими от состарившихся родителей, а также бабушек и дедушек. Они с завистью рассказывали о больших выплатах, которые получали от правительства семьи, сумевшие родить трех и более детей, но мало кто из них мог выделить время на то, чтобы обзавестись такими большими семьями. И хотя моя жизнь — просторная квартира в Хайленд-Кресент и работа консультантом в области искусства, которая доставляла мне большое удовольствие и совсем не утомляла — сильно отличалась от того, как жили они, я не была уверена, что мой поступок можно было назвать побегом. Даже уехав в далекие земли, все равно невозможно было порвать невидимые нити дочернего долга.
Отец, разумеется, исполнил свой долг перед родителями. Он стал лесником, защищал полученных биотехническим методом животных, которых его родители выпустили в специально подготовленные для этого леса. Я, его единственный ребенок, должна была последовать его примеру. Мне всегда нравилась работа на земле, поэтому все думали, что я займусь агробиологией, буду выращивать еду, которая накормит наш народ. Но после того случая с моим дядей… Я покачала головой, гоня прочь воспоминания.
Когда автобус остановился перед семейным домом, располагавшимся по адресу Старая Госпитальная дорога, 142, я отвлеклась от своих размышлений и заметила, что дождь прекратился. Дом был таким же, каким я видела его несколько десятилетий назад. Черт возьми, возможно, он не изменился за две сотни лет с тех самых пор, как был построен в 1920-е годы!
Это было строение U-образной формы с центральным бунгало, по обе стороны от которого находились двухэтажные апартаменты. Перед домом — открытый внутренний двор, устланный ковром изо мха, с фруктовыми деревьями и полевыми цветами. Бабушка и дедушка укрепили стены дома пермабетоном и переделали интерьер в соответствии со стандартами XXII века, но на этом все улучшения закончились. После их смерти дом отошел к отцу, который никогда не питал особого интереса к технологиям. За те двадцать лет, что ему довелось здесь прожить, он разве что заряжал батарейки и заменял вышедшие из строя фотоэлектрические панели.
По традиции, самые старшие члены семейства занимали бунгало, в то время как их дети и другие домочадцы ютились в двух похожих на лабиринты квартирах. Если бы моя семья, следуя примеру некоторых местных жителей, позволяла проживать в этих квартирах только кровным родственникам, дом стоял бы полупустым. В наше время родство определялось уже не тем, кто с кем спал, а скорее общностью интересов и черт характера. Я вспомнила шумные парочки, состоявшие в браке или просто жившие вместе, которые населяли этот дом, когда я была совсем юной: бесчисленные мои кузены, дяди и тети, хотя наше кровное родство было весьма отдаленным.
В доме было шумно и людно. Кто-то установил навес в углу лужайки, где мы, будучи детьми, занимались разными виртуальными видами спорта. С заднего двора доносился приятный запах вареного риса и тушеного козленка, и мой рот наполнился слюной. Жившие в доме семьи не поскупились на организацию мероприятия. Я хотела незаметно проскользнуть мимо, но меня тут же заметили.
— Азука? Это ты? — послышался голос откуда-то из толпы. Это была тетя Чио — близкая подруга моей бабушки. Сколько я себя помнила, она всегда жила здесь. Обе ее внучки были моими лучшими подругами, и теперь они жили в мегаполисе Эко-Атлантик. Чио — одна из немногих среди моих взрослых родственников, кто продолжал поддерживать со мной контакт после того, как мы с матерью переехали на Остров Черепахи.
Я заметила ее гибкую фигуру, облаченную в разноцветные ткани с африканскими узорами, когда она выскользнула из дверей центрального бунгало. Ее гладкое, лишенное морщин лицо не выдавало возраста, а ведь ей уже было под девяносто! И не успела я опомниться, как тетя заключила меня в крепкие объятия.
