Я не кинокритик и не знаю названий технологий, которыми они воспользовались. Рассказанный словами нашей семьи, предназначавшимися только для нас, а не для чужой аудитории, результат не был похож ни на один фильм или ВР[52] — погружение, что мне доводилось видеть. Вместо сюжета была история одной жизни, вместо замысла — торжество любопытства, сострадания, стремление ребенка объять вселенную, воплотиться. Это была прекрасная жизнь, жизнь, которая любила и заслуживала быть любимой, до того момента, когда ее внезапно и жестоко прервали.
Именно такой памяти заслуживает Хейли, думала я, и по моему лицу катились слезы. Именно такой ее вижу я — и такой ее должны увидеть все.
Я дала им свое благословение.
В детстве мы с Грегом не были близки. Родителям было важно, чтобы наша семья производила впечатление успешной и благопристойной, вне зависимости от реальности. В результате Грег не доверял изображениям во всех их проявлениях. Я же была ими одержима.
Не считая поздравлений на праздники, мы редко общались, когда выросли, и уж точно не откровенничали друг с другом. Я знала племянниц только по записям Эбигейл в социальных сетях.
Полагаю, так я оправдываюсь за то, что не вмешалась раньше.
Когда Хейли погибла в Калифорнии, я отправила Грегу контакты нескольких психотерапевтов, специализировавшихся на работе с семьями жертв массовых расстрелов, но сама умышленно держалась в стороне, считая, что мое вторжение в момент скорби будет неуместным, учитывая мою роль дальней тетки и равнодушной сестры. И потому меня не было рядом, когда Эбигейл согласилась пожертвовать памятью Хейли ради контроля над оружием.
Хотя моя компания называет мое занятие исследованием онлайн-общения, преимущественно я работаю с визуальным материалом. Я создаю броню от троллей.
Я много раз смотрела то видео про Хейли.
От него было никуда не деться. Существовала погружающая версия, в которой ты мог войти в комнату Хейли и прочесть ее аккуратные записи, рассмотреть постеры на стене. Была версия в низком разрешении, предназначенная для экономного трафика, и от деформации сжатия и размытия ее жизнь казалась старомодной, похожей на сон. Все делились ссылками на это видео, чтобы показать, что они хорошие люди, что они на стороне жертв. Кликнуть, продвинуть, добавить эмодзи с горящей свечой, передать дальше.
Оно было мощным. Я плакала, тоже много раз. Комментарии со словами скорби и солидарности прокручивались за моими очками бесконечной волной. Вновь ощутившие надежду семьи жертв других расстрелов выражали свою поддержку.
Но Хейли в том видео казалась чужой. Все его элементы были истинными — но казались ложью.
Учителя и родители любили Хейли, которую знали, но одна робкая девочка в школе съеживалась, когда моя сестра входила в класс. Однажды Хейли приехала домой пьяная; в другой раз она украла у меня деньги и отпиралась, пока я не обнаружила их в ее сумочке. Она умела манипулировать людьми и без стеснения этим пользовалась. Она была верной и смелой до неистовства, но также могла быть безрассудной, жестокой, мелочной. Я любила Хейли, потому что она была человеком, но девушка в том видео была одновременно больше и меньше, чем человек.
Я держала свои чувства при себе. Я испытывала вину.
Мама ринулась в бой, в то время как мы с отцом держались позади, ошарашенные. На краткий миг показалось, будто ситуация изменилась. Проводились оживленные собрания, перед Капитолием и Белым домом произносились речи. Толпы скандировали имя Хейли. Маму пригласили на ежегодное послание президента. Когда СМИ сообщили, что мама бросила работу ради кампании за движение, состоялась тайная благотворительная акция по сбору средств для семьи.
А потом явились тролли.
На нас обрушился вихрь имейлов, сообщений, видео, сквиков, снапграмм, телеваров. Нас с мамой называли клик-шлюхами, дешевыми актрисами, торговками скорбью. Незнакомцы присылали нам длинные простыни бессвязного текста, всесторонне толкуя отцовскую неадекватность и слабость.
Хейли вовсе не умерла, сообщали нам незнакомцы. На самом деле она живет в китайском городе Санья, на те миллионы, что ООН и ее приспешники в американском правительстве заплатили ей за вымышленную смерть. Ее бойфренд — который также, «очевидно, не погиб» при стрельбе, — был этническим китайцем, и это все объясняло.
