— Я не собиралась использовать слово «сексуальная», — заметила я.
Она рассмеялась и хохотала так долго, что я даже забыла спросить ее, откуда она узнала про мою тетю. Затем мы вышли на улицу.
Хотя она ничего не видела своими заклеенными глазами, Бонни без посторонней помощи вышла из здания. Она подобрала игрушку, выпавшую из коляски, и вернула ее ребенку. Она сделала комплимент женщине по поводу ее туфель и при этом очень убедительно описывала все детали. Она купила газету и рассказала мне, что в ней было написано. Она достала свой телефон и пересказала мне содержание каждого из сообщений, адресованных ей. Она встала на углу улицы и попросила меня сказать ей, когда будет ровно восемь утра, и когда это произошло, она вытянула руку и сказала:
— Красная машина, черная машина, синяя машина, синяя машина, полицейская машина, секси-парень едет на байке, секси-парень перебегает улицу на красный свет. (Хотя я была несогласна насчет привлекательности тех парней, но, если брать во внимание вкусы Бонни, то она была на редкость точна.)
И все это она определила с заклеенными суперклеем глазами. Я снова посмотрела на них. При дневном свете они выглядели еще ужаснее.
— Бонни, — я была одновременно потрясена и испытывала дурные предчувствия, — как тебе это удается?
Позже, вечером, мы ели попкорн и смотрели реалити-шоу по телевизору, точнее, я смотрела, а Бонни слушала, и при этом ее глаза двигались под веками. Нам пришлось выбрать именно его, так как в создании остальных фильмов и передач, которые нам хотелось бы посмотреть, принимали участие мужчины, оказавшиеся насильниками или манипуляторами.
— Подожди, и он тоже? — спросила я.
— Посмотри у себя в телефоне, — ответила Бонни. — Новость только что опубликовали.
Сначала я поразилась тому, что Бонни отказывалась смотреть то, что ей на самом деле хотелось бы увидеть из-за причастности к этому того или иного Плохого Мужчины, но на самом деле она уже была не той Бонни, которую я знала прежде.
— Все это дерьмо… оно только и делает, что повторяется снова и снова лишь с небольшими отклонениями, — проговорила она распевным речитативом. — Можешь переживать, можешь не переживать, все равно это никак не повлияет на тот замкнутый круг, в котором я оказалась. И я просто не могу смотреть больше на его гребаное лицо! Если бы ты могла взглянуть на все моими глазами, то поняла бы, что вся эта грязь, которую я про него узнаю, постепенно наслаивается на мое восприятие. С каждой неделей появляется новый слой. И они продолжают нарастать, слой за слоем, слой за слоем.
Бонни стала заранее цитировать все, что происходило в реалити-шоу, это было довольно странно, и я спросила ее: новая неделя должна была начаться после полуночи?
— Совершенно верно, — сказала она. — Сегодня в полночь. Вторник — последний день перед тем, как все начинается сначала. Я люблю вторники и боюсь их. Однако я с нетерпением жду, когда суперклей исчезнет.
— Почему ты не сказала мне об этом раньше на неделе?
— Говорила. — Она не могла увидеть ужаса на моем лице, но все равно похлопала меня по руке. — Знаешь, в этот раз я придумала фокус с суперклеем, мне это казалось таким забавным. Но я не собиралась ходить с заклеенными глазами всю неделю. Ну так как, мне удалось устроить тебе вынос мозга?
Я задумалась.
— Знаешь… — сказала я. — Я ведь человек. Живой человек. Даже если я ничего не могу запомнить.
— Знаю, — вздохнула Бонни. — Прости. Сначала я тебе очень завидовала, но когда научилась доказывать окружающим, что это все происходит со мной на самом деле, то начала понимать, как это ужасно. Наконец-то понять правду о том, что случилось, а потом — осознать, что в конце концов все это будет стерто и начнется сызнова.
Проблема заключалась в том, что теперь, когда Бонни видела мир в мрачном безрадостном свете, кому-то необходимо было разрядить обстановку и внести позитивный настрой. Но я не была сильна по этой части. Я понимала, что я сегодняшняя, прожившая вместе с ней всю эту неделю, с наступлением полуночи должна буду исчезнуть. Разумеется, Бонни могла воссоздать очень близкое подобие меня нынешней, если в следующий раз будет вести себя точно так же, но мне казалось, что так будет еще хуже. Нет, это
