– Яков Григорьевич, – медленно, чуть не по слогам, произнес сыщик. – Как специалист по взрывчатым веществам мог дать заключение насчет причин смерти? Если взрыва не было…
Жандарм в очередной раз пожал плечами:
– Вот и я удивился. Пытался убедить Гельфрейха, что тот ошибается. Но он настаивал на своем. Потребовал, чтобы это его особое мнение было занесено в протокол. И даже заявил, что имело место самоубийство!
– Совсем рехнулся? Прощальной записки нет, человек упал как подкошенный. Откуда вдруг самоубийство?
– Надо у него спросить, Алексей Николаевич. Я, признаться, и значения не придал. Имеется заключение Решетникова. Тот уважаемый человек, частный врач, доктор медицины. Что мне слова артиллерийского полковника? Тьфу и растереть.
– Но на чем-то тот строил свои заключения! Полковник осмотрел лабораторию?
– Ну, не саму ее, а то, что осталось после доставки в отделение. Вот, извольте ознакомиться с собственноручным рапортом Гельфрейха.
Лыков взял лист бумаги и зачитал вслух:
– «…В числе вещественных доказательств найден каменный котелок с какой-то солью и жидкостью. Если эта соль – желтая соль, а жидкость – разведенная серная кислота, то не может быть сомнения в том, что эта операция велась М. Филипповым исключительно с целью самоотравления». М-да… Ваш эксперт определенно идиот. Что именно было в котелке, он достоверно не выяснил. Решил, что это серная кислота. Почему не другое? И притянул сюда самоубийство. То есть из одного спорного предположения вывел второе, тоже спорное. И потом, если в котелке была серная кислота, откуда тогда взялась синильная, парами которой якобы надышался доктор? Гоните в шею такого эксперта!
Сазонов промолчал. Коллежский советник подумал и спросил:
– Был ли в кабинете вытяжной шкаф?
– Был. С электрическим вентилятором, германский! Я еще подумал: мне бы в кабинет такую штуку. А то, знаете, летом бывает жарко.
– Тогда тем более не мог покойный ничем надышаться. Шкаф тоже сломали?
Подполковник кивнул:
– Точно так. Вентилятор я прибрал… Желаете посмотреть?
Сыщик вздохнул, стал складывать в папку бумаги.
– Беру с собой. Начну разбираться в ваших домыслах по новой. Опись архива составили?
– Наверняка.
– Яков Григорьевич, а теперь дайте мне донесения ваших осведомителей, которые наблюдали Филиппова.
Подполковник в очередной раз смутился:
– Но…
– И устройте мне с ними встречу.
– Господин Лыков! Алексей Николаевич! Вы же знаете не хуже меня, что это строжайше запрещено инструкцией.
– Господин подполковник, с инструкцией я знаком. А вы знаете характер нашего с вами министра? Я веду дознание по делу, которое находится на контроле у государя. Открытый лист вы видели, там все написано. Про полное содействие – читали?
– Ну читал.
– Вот и окажите его. Если я доложу Вячеславу Константиновичу, что вы препятствуете дознанию, представляете, что с вами будет?
– Разрешите испросить согласие на это у надворного советника Зубатова, – встал и вытянулся жандарм.
– Не вижу необходимости. Можете известить его о том, что вынуждены выполнить категоричное требование коллежского советника Лыкова. Я с Сергеем Васильевичем говорил о своем дознании, он в курсе дела. И, как умный человек, давно сообразил, что я в первую очередь приду сюда. Он ведь вам телефонировал?
– Да.
– И предупредил, что я обязательно заинтересуюсь рапортами внутренних осведомителей. Так?
– Да…
– И сказал: постарайтесь не выдавать сотрудников, авось Лыкову хватит их бумаг. И вообще, тяните до последнего.
– Вы что, подслушивали наш разговор? – вспыхнул подполковник.
– Это просто логика, Яков Григорьевич. Так что санкцию от Зубатова вы уже получили. Кончайте ваш спектакль, надоело. Времени жалко.
Сазонов вытащил из стола еще одну папку. Сыщик отметил про себя, что она была приготовлена заранее.
– Вот. Здесь рапорты секретного сотрудника под кодированным именем Химик. Он был внедрен нами в самое близкое окружение Филиппова два года назад.
– Как настоящее имя Химика?
– Финн-Енотаевский Александр Юльевич.
– Давно он у вас на связи?
– Давно, – вздохнул подполковник. Он смирился наконец с требованием сыщика и принялся рассказывать подробно: – Настоящее его имя – Аба Иоэлевич Финн, он жид из Ковно. Затесался в революционную деятельность в Москве, создал там марксистский кружок. Ну, взяли мы его в девяносто шестом. Я тогда только-только пришел в Московское охранное. Вел его сам Сергей Васильевич и привел к откровенному признанию. А потом и завербовал. Факт вербовки, понятное дело, мы скрыли. Аба получил два года ссылки в Енотаевск Астраханской губернии, а название городишки потом взял себе как революционный псевдоним.
