— Где же вы ее купили?
— Где? Здесь, в Лжавце, у одного еврея, который за три рубля набрал целый воз — вы слышите? — целый воз таких книг во время распродажи имущества одного каноника, умершего где‑то в провинции… Нет, вы скажите, для кого Кампанелла писал свой «Civitas solis»? Для кого? — кричал старик, подступая к Радусскому. — Безумец! Повиснуть над колом, потерять десять фунтов крови ради того… Нет, скажите, ради чего, ради чего? Ради икса, который черт знает когда еще придет, который его и не поймет‑то как следует. Нет, уважаемый, защищать Галилея, стоять на своем и ради удовольствия думать по — своему, согласиться, чтобы тебе разрывали жилы, это, знаете…
Радусский сидел на табурете около витрины, откладывал книгу за книгой и усмехался в усы. Наконец он поднял глаза на расходившегося старика и вопросительно посмотрел на него. Одна из створок последнего шкафа никак не открывалась, и букинист отправился искать ключи. Шаркая туфлями, он прошел в другую комнату с блестящим полом, который на несколько сантиметров был выше, чем в зале; подойдя к стене, сплошь заставленной полками, он исчез среди массивных томов, словно, обратившись вдруг в книжную пыль, спрятался в первом попавшемся ящике.
Радусский осмотрелся. Из угла в тишине, наступившей с уходом хозяина, раздалось мерное тиканье огромных напольных часов. Этот звук подействовал на Радусского удивительным образом. Теперь он понимал, что хотел выразить старый букинист своей невнятной, хоть и шумной речью, потому что сам испытал гнетущее, неприятное чувство, слушая мерный безостановочный шаг неутомимого времени в этом хранилище древних книг. Радусский положил на колени толстый том in folio[26] и стал его листать. Печать была польская. Его глаза остановились на одной из страниц, и книга захватила его. Букинист вернулся со шкатулкой, наполненной связками ключей, и стал отпирать непослушную дверцу. Он громко говорил, обращаясь к посетителю, но безуспешно. Так прошел примерно час. Вдруг Радусский встал и сказал:
— Продайте мне эту книгу!
— «Жития отцов» святого Иеронима?[27] Гм… ну, что ж. Хотя жалко… Это для того больного?
— Сколько она стоит?
Букинист стал рыться в своих списках, отмечая что‑то на разных карточках, и наконец пробормотал, пожевав губами:
— «Жития»… За это денег не берут. Читайте их своему больному. Пусть они вам послужат.
— Я возьму книгу только за деньги.
— А я не дам эту книгу за деньги!
— Нет так нет.
— Кладите сюда десять грошей и берите Иерони ма! — закричал старик так отчаянно, словно с него сдирали кожу.
Радусский протянул ему руку, отрекомендовался, что, впрочем, старика нисколько не заинтересовало, положил на стеклянный шкафчик десять грошей и удалился, унося с собой книгу.
— Обращайтесь с нею осторожно! Это ведь семнадцатое столетие! — крикнул вслед ему букинист.
Радусский услышал его голос, уже будучи на улице. Прямо из книжной лавки он отправился к Поземским. Он застал пани Марту за неприятной операцией: она промывала больному нос. Не успел несчастный опустить на подушку свою бедную голову, как в передней раздался звонок, и в комнату через две минуты вошел Кощицкий. Лицо у него было испуганное, глаза бегали. Увидев Радусского, он поднял брови и сделал дипломатический жест, который равным образом мог означать и готовность раскрыть объятия другу и недоумение при встрече с незнакомым человеком. Радусский улыбнулся и подал ему руку.
— Ну, как? — прошептал Кощицкий, обращаясь к пани Поземской. — Не лучше?
— Нет, не лучше, — отвечала она движением губ и бровей. Потом, по обыкновению чуть — чуть откинув голову, она из‑под ресниц с еле заметной усмешкой посмотрела на гостя. Радусский опустил глаза, однако внимательно следил за каждым движением адвоката, не понимая, зачем он пришел сюда.
«А не зря ли я так дурно о нем сужу? Быть может, он в самом деле добрый человек?»
Спустя четверть часа загадка была разгадана, виновник пойман с поличным. Склонившись над постелью больного, Кощицкий смотрел на его жену, сидевшую напротив, взглядом, полным глубокой, затаенной, неистовой страсти. Видимо, он скрывал свои чувства от пани Марты, его глаза светились безнадежным, ненасытным и неутолимым обожанием.
