Мы подписали протокол о намерениях на приобретение четырех патентов и вылетели в Москву, пообещав дать окончательный ответ через месяц. Нужно было порадовать начальника, ведь мы с Головиным нашли то, что он просил, причем, по нашим понятиям, незадорого. Сумма сделки составила около тридцати миллионов долларов. Исходя из того, что я знал о своем новом хозяине, такая сумма не должна была стать для него проблемой.
Когда мы вернулись в Москву, босс принял нас уже назавтра. Видимо, и ему эти приобретения требовались как можно скорее.
Мы вошли в знакомый кабинет ровно в одиннадцать, и профессор Головин начал докладывать о результатах наших поездок. Мне же была уготована роль слушателя. Доклад занял около трех часов. Профессор подробно рассказал о посещении каждой из компаний, о ее руководителях и о патентах. Начальник внимательно слушал, изредка задавая вопросы для уточнения какой-либо детали. Три часа пролетели незаметно.
Головин относился к тому типу людей, которые не только хорошо знали тему, но и умели объяснять самые сложные технические вопросы просто и доступно. Слушая его, я вспомнил знаменитое высказывание Эйнштейна: «Если вы не можете объяснить пятилетнему ребенку свою мысль, значит, вы сами ее не очень понимаете». Головин объяснять умел.
Когда профессор закончил, босс немного помолчал, обдумывая что-то, а затем, повернувшись ко мне, заговорил:
– Ну что, майор, повысил свой образовательный уровень?
Я ответил коротко:
– Еще как с таким-то учителем! – Я с уважением посмотрел на профессора.
– Отлично. Теперь твоя очередь включаться в дело. Мы готовы согласиться на израильский вариант. Во Франции существует закон, не позволяющий платить не только откаты или взятки, но даже комиссионные. Так что с французами мы вряд ли договоримся. С израильтянами – легче. Там много наших бывших соотечественников, и они знают в этом толк.
Он прервался, налил себе виски и отпил глоток. Нам не предложил. Затем, пристально глядя мне прямо в глаза, продолжил:
– Твоя задача – купить у израильтян все четыре патента. Но не за тридцать миллионов, а за семьдесят. Разницу они должны будут перевести на счет в Швейцарии, который я тебе дам. Все понял?
Чего уж непонятного: на этой сделке прыткий олигарх собирался заработать около сорока миллионов. Он продаст патент государству, показав договор, где проставлена сумма в семьдесят миллионов. Вот размах у человека!
Я кивнул в знак согласия.
На следующий день я получил доверенность на право закупки патентов и научной документации на сумму, не превышающую семидесяти миллионов долларов, и уже через неделю снова прилетел в Израиль.
Как же хорошо на Земле обетованной! Осень, тепло, сухо, все зелено и свежо! Жаль, что я опять здесь ненадолго.
Первым делом я, конечно, встретился с Рафи и передал ему все данные о компаниях, с которыми собирался проводить переговоры. Он обещал дать ответ через неделю.
Дни проходили за днями, и все они оказались весьма напряженными. С утра я встречался с руководством компаний, затем работал с юристами, уточняя детали договоров. Пока все шло по плану.
Через неделю Рафи вызвал меня на встречу и сообщил, что три патента из четырех могут быть использованы как в гражданских, так и в военных целях, и поэтому сделки решено торпедировать. Ни американцы, ни израильтяне из соображений безопасности не хотят, чтобы данная технология попала в руки россиян. На этом и расстались. Работу с руководством компаний он взял на себя, а я продолжал свои встречи и переговоры как ни в чем не бывало.
Мы с Рафи решили, что отказ в продаже нам патентов будет объяснен невозможностью заплатить больше половины суммы в качестве отката. А если это не поможет, то министерство обороны наложит вето на сделку. Россияне не должны догадаться, что данные технологии имеют двойное применение.
Я начал переговоры о побочных платежах и конечно же получил от всех четырех фирм отрицательный ответ. Все-таки цивилизованные страны не приветствуют практику отката, тем более в таких объемах.
Почти месяц я потратил на бесполезные встречи и безрезультатные переговоры, хотя видимость бурной деятельности сохранял неукоснительно. В последние две недели ко мне присоединился Головин. Я вызвал профессора под предлогом необходимости экспертного участия, а в действительности хотел, чтобы он лично услышал, как нам отказывают. Что и произошло. Месяц прошел быстро.
