Трупов нет. По крайней мере видимых.
Внезапное движение в базовом лагере. Вначале мне померещилось, что сигнал «чертика» забивают помехи, размывая самые контрастные детали. Но нет! Что-то определенно шевелилось и копошилось по краям прожженного нами отверстия, тысячи серых волокон прорастали сквозь разрез и медленно шевелились в темноте.
– Ничего себе, – пробормотала Бейтс. – Должно быть, их провоцирует падение давления. Вот так способ конопатить пробоину…
«Роршах» принялся заживлять рану – через две недели после того, как мы ее нанесли.
Апогей миновал. Дальше путь шел только вниз. «Тезей» начал долгое падение на вражескую территорию.
– Не пользуется диафрагмами, – констатировал Сарасти.
* * *
Гены хитрый развод учинили мозгам,
Сделав траханье слаще всего.
Эти мелкие твари замыслили план,
Размножаться во время него.
Но мозги развели их шикарно в ответ.
Комом выпекся хитрый блин.
Вазэктомия – и всем привет —
Гены могут сосать бензин.
[54]R-отборники. Усеклада[55]
Секс от первого лица – настоящий, как настаивала Челси, – требует привычки: рваные вздохи, грубые шлепки, потная вонь от кожи, испещренной норами и оспинами, целый партнер с набором прихотей и капризов. Определенная животная притягательность в этом присутствовала, не поспоришь. В конце концов, именно так мы делали миллионы лет. Но в этой… местечковой похоти всегда была доля вражды, нестыковки асинхронных ритмов. Ни взаимодействия, ни взаимопроникновения. Лишь перестук сталкивающихся тел в борьбе за господство, где каждый пытается навязать другому свой ритм.
Челси относилась к сексу как к высшему воплощению любви. Я в конце концов начал воспринимать его как рукопашный бой. Прежде, трахая созданий из моего собственного меню или пользуясь моделями из чужих, я всегда мог выбрать контрастность и разрешение, текстуру и позу. Телесные отправления, противодействие несовместных желаний, бесконечные ласки, от которых язык стирается до корня и клейко блестит лицо, – ныне они стали капризами. Опциями для мазохистов.
Но у Челси не было опций – только стандартный набор.
Я ей потакал. Подозреваю, я был не более терпелив к ее извращениям, чем она – к моей неловкости. Мои усилия оправдывало совсем другое. Челси любила спорить обо всем на свете, лукавая, вдумчивая, любопытная, точно кошка, и била без предупреждения. Низведенная до уровня избыточного большинства, она продолжала простодушно и ярко наслаждаться жизнью. Взбалмошная и вспыльчивая, Челси была неравнодушна. К Пату. Ко мне. Хотела узнать меня ближе. Проникнуть внутрь.
Это становилось серьезной проблемой.
– Мы могли бы попробовать снова, – сказала она однажды, когда пот и феромоны еще не рассеялись. – И ты даже не вспомнишь, от чего так мучился. Если захочешь, не вспомнишь, что вообще мучился.
Я с улыбкой отвернулся: грани ее лица внезапно показались мне грубыми и непривлекательными.
– Это уже который раз? Восьмой? Девятый?
– Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Лебедь. Настоящее счастье – огромный дар, и я могу его тебе дать, если позволишь.
– Ты не хочешь, чтобы я был счастлив, – любезно ответил я. – Ты хочешь меня наладить.
Она промычала что-то мне под кадык. Потом:
– Что?!
– Ты просто хочешь переделать меня во что-нибудь более… уживчивое.
Челси приподняла голову:
– Посмотри на меня.
Я обернулся. Она отключила хроматофоры на щеке, трепетавшая татуировка теперь переехала на ее плечо.
– Посмотри мне в глаза.
Я вглядывался в неровную кожу век, в сетку капилляров, вьющихся по склерам, и испытывал отстраненное недоумение от того, что подобные несовершенные, ветшающие органы все же способны временами меня зачаровывать.
– Так, – проговорила она. – Ты что имеешь в виду?
Я пожал плечами:
– Ты продолжаешь делать вид, что это симбиоз. Но мы оба знаем, что это конкуренция.
– Конкуренция?
– Ты пытаешься вынудить меня действовать по твоим правилам.
– Каким правилам?
– По которым хочешь строить наши отношения. Я не виню тебя, Челси, ни капельки. Мы пытаемся манипулировать друг другом с тех пор, как… Черт, это даже не в человеческой натуре, а в натуре млекопитающих.
– Просто не верится, – она покачала головой. Перед моими глазами закачались спутанные щупальца прядей. – На дворе середина XXI века, а ты втираешь мне очки про войну полов?
