– Не думаю, – признался Шпиндель, – что мы до конца придем в себя. Но об… экстремальных проявлениях не стоит беспокоиться до новой волны.
– Хорошо.
– Которая может накатить в любой момент.
– Мы не галлюцинировали, – тихо заявила Джеймс.
– Обсудим позже, – перебила Бейтс. – Сейчас…
– Там была система, – настаивала Джеймс. – В магнитном поле. И в моей голове. «Роршах» разговаривал. Может, не с нами, но разговаривал.
– Хорошо, – Бейтс отплыла, пропуская нас. – Может, теперь мы научимся отвечать.
– Может, научимся слушать, – отозвалась Джеймс.
* * *
Мы бежали с «Роршаха», как испуганные дети, состроив храбрую мину Бросили базовый лагерь: «чертика», чудесным образом до сих пор работающего на входе; тоннель в дом с привидениями; оставили на погибель одинокие магнитометры в смутной надежде, что им удастся ее избежать. Грубые актинометры и термографы, старомодные радиоустойчивые устройства, измерявшие мир через изгибы металлических трубок и высекавшие свои летописи на рулонах пленки. Лампы, водолазные колокола, связки направляющих канатов. Мы оставили все – и обещали вернуться через тридцать шесть часов, если выживем.
Внутри каждого из нас мельчайшие раны превращали ткани в кашу. Клеточные мембраны текли от бессчетных щелей. Замученные ремонтные ферменты в отчаянии цеплялись за рваные гены, едва оттягивая неизбежное. Оболочка кишечника отслаивалась клочьями, решив покинуть хозяина первой, пока остальные не выстроились в очередь, когда начнет умирать остальное тело.
К моменту стыковки с «Тезеем» меня и Мишель уже подташнивало. Остальную Банду, как ни странно, нет; понятия не имею, как такое возможно, но им предстояло испытать то же самое через несколько минут. Без медицинской помощи нас бы выворачивало наизнанку в течение двух следующих суток. Потом тело сделало бы вид, что поправляется; примерно неделю не чувствовало бы боли и не имело будущего. Мы бы ходили, разговаривали, двигались как живые и, вероятно, убедили бы себя, что бессмертны. А затем схлопнулись бы внутрь и сгнили бы изнутри. Истекли бы кровью из глаз, десен, задниц и, если хоть один Бог милосерден – умерли бы до того, как лопнуть, словно перезревшие плоды.
Но искупитель «Тезей» избавит нас от такой незавидной судьбы. Из челнока мы цепочкой проследовали в огромный надувной шар, который Сарасти установил для хранения личных вещей; сбросили там зараженные скафы, одежду и нагими вынырнули в хребет корабля. Чередой летающих мертвецов проследовали через вертушку. Вампир ждал в благоразумном отдалении, пока мы пройдем; затем подскочил и скрылся на корме – пошел скармливать наши радиоактивные обноски декомпилятору.
В склеп! Гробы стояли распахнутыми у кормовой переборки, и мы с облегчением опустились в их объятия. Когда крышка опускалась, Бейтс уже начала кашлять кровью.
Капитан запустил процесс, и мои кости тут же загудели. Я заснул мертвецким сном. Лишь теория да обещания наших братьев-механизмов убеждали в том, что впереди меня ждет возрождение.
* * *
Восстань, Китон.
Я очнулся от дикого голода. Из вертушки доносились слабые голоса. Несколько секунд я парил в своем стручке, закрыв глаза, наслаждаясь отсутствием боли и тошноты. Исчез подсознательный ужас от мысли, что тело постепенно превращается в кашу. Слабость и голод – все остальное в порядке.
Я открыл глаза.
Надо мной нависло что-то вроде руки. Серое, блестящее и слишком тощее для человеческой конечности. Без кисти. С невероятным количеством сочленений: кость словно перебита в десяти местах. Тело, с которым соединялась рука, едва виднелось из-за края саркофага намеком на темную тушу, шевелились вывихнутые щупальца. Оно парило передо мной неподвижно, будто я застал его за каким-то непристойным занятием.
Я не успел набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы закричать, как существо метнулось прочь.
Я выскочил из гроба, выпучив глаза. Вокруг никого: покинутый склеп с голым летописцем. В зеркальной переборке отражались пустые капсулы, стоявшие по сторонам. Я вызвал КонСенсус: все системы в норме.
Оно не отражалось, вспомнил я. Не отражалось в зеркале!
