– Не там – здесь. Повсюду! Разве вы не видите?
– Ничего не вижу, – дрожащим голосом выдавил Шпиндель.
– Это электромагнитные поля, – произнесла Джеймс. – Вот как они общаются. Конструкция полна языков, это…
– Я ничего не вижу, – повторил биолог. Его дыхание громко и часто отдавалось в наушниках. – Я ослеп.
– Черт. – Бейтс повернулась к нему. – Как оно может… радиация?
– Н-не думаю, что д-дело в ней.
Девять тесла и призраки повсюду. Пахло жимолостью и асфальтом.
– Китон! – окликнула Бейтс. – Ты с нами?
– Д-да, – едва-едва.
Я снова стоял рядом с клеткой, сжимая в руке вытяжной трос. Пытался игнорировать то, что похлопывало меня по плечу.
– Бросай! Вытаскивай Шпинделя!
– Нет! – Тот беспомощно болтался посреди коридора. Пистолет мотало на поводке. – Нет! Брось мне что-нибудь!
– Что?!
Это все у тебя в голове. Все у тебя в…
– Брось мне что-нибудь! Что угодно!
Бейтс заколебалась:
– Ты сказал, что ослеп…
– Давай!
Бейтс сорвала с пояса запасную батарею и швырнула ее Исааку. Шпиндель потянулся за ней, достал, но та выскользнула из его пальцев и отскочила от стены.
– Я в порядке, – выдохнул он. – Только запихните меня в палатку.
Я рванул шнур. Клетка надулась, словно огромный бронзовый попкорн.
– Все внутрь! – Бейтс одной рукой палила из газового пистолета, а другой тащила Шпинделя. Она толкнула его ко мне и налепила на шкуру колокола короб с датчиками. Я сорвал экранированный клапан с входа, как струп с раны. Под ним мыльной пленкой блестела и вихрилась единственная, бесконечно длинная, навитая сама на себя молекула.
– Тащи его внутрь. Джеймс, давай сюда!
Я протолкнул Шпинделя сквозь мембрану. Та смыкалась вокруг скафа с неприличной теснотой, обнимая по мере прохождения каждую вмятину и щелочку.
– Джеймс! Ты…
– Уберите это от меня! – Грубый голос, напуганный и пугающий. Настолько мужской, насколько позволяли женские голосовые связки. Головолом у руля. – Уберите это от меня!
Я обернулся. Тело Сьюзен Джеймс медленно кувыркалось посреди тоннеля, обеими руками сжимая правую ногу.
– Джеймс! – Бейтс подплыла к ней. – Китон! Помоги! – Она схватила Банду за руку. – Головолом? Что случилось?
– Это! Ты чего, ослепла?
Он не просто держал себя за ногу, сообразил я, а дергал ее. Пытался оторвать.
Кто-то истерически расхохотался у меня под шлемом.
– Держи его за руку, – приказала Бейтс, стискивая лингвиста за запястье и пытаясь отодрать пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в бедро. – Лом, пусти! Сейчас же!
– Уберите это от меня!
– Это твоя нога, Головолом.
Мы боролись всю дорогу до колокола.
– Это не моя нога! Вы гляньте, как оно… оно дохлое. Прилипло ко мне…
Почти добрались.
– Лом, слушай меня! – рявкнула Бейтс. – Ты меня сл…
– Уберите!
Мы затолкнули Банду под купол. Бейтс отступила, когда я нырнул следом. Поразительно, как она держалась. Ей каким-то образом удавалось не подпускать демонов к себе и загнать нас в безопасное убежище, работала как овчарка в шторм. Она…
Майор не последовала за нами – Аманда Бейтс исчезла. Обернувшись, я увидел ее тело рядом с палаткой: рука в перчатке сжимала край полотнища; даже сквозь слои каптона, хромеля[47] и поликарбоната, сквозь искаженные блики на забрале шлема я увидел, чего не хватало – ее грани рассеялись.
Это не Аманда Бейтс! У существа передо мной было не больше графов, чем у манекена.
– Аманда?
Банда тихонько бредила у меня за спиной.
– В чем дело? – вдруг спросил Шпиндель.
– Я остаюсь, – ответила майор. Без всякого выражения. – Я все равно мертва.
– Что?.. – У Шпинделя не хватало слов. – Сейчас будешь, если не…
– Оставьте меня! – отрезала Бейтс. – Это приказ.
Она запечатала нас в палатке.
* * *
Для меня такое было не впервой. Невидимые пальцы и прежде ковырялись в моем мозгу, взбаламучивая грязь и срывая струпья. Воздействие «Роршаха» оказалось намного мощнее, но Челси действовала… точнее. Наверное, так.
Она называла это «макраме»: глиальные замыкания, каскадные эффекты, шинковка критических ганглиев. Если я зарабатывал на жизнь чтением мозговой архитектуры, Челси ее ремонтировала – находила критические узлы, бросала гальку у истоков памяти и наблюдала, как круги на воде превращаются в волны и сливаются в рокочущий поток где-то в низовьях психики. Она могла за час впаять тебе в мозг счастье, а за три – примирить с тяжелым детством.
