– Что ты хочешь сказать?
– Нельзя позволить правде просачиваться по капле, нельзя дать вам шансы укрепить дамбы и выставить рационализации. Преграды должны рухнуть, и вас должно захлестнуть. Снести! Невозможно отрицать геноцид, сидя по горло в океане расчлененных тел.
Все это время он играл со мной, подготавливал и выворачивал мою топологию наизнанку.
Я чувствовал – что-то происходит, но не понимал, что именно.
– Я бы все понял, – промямлил я, – если бы ты не заставил меня вмешаться.
– Мог бы прямо с меня считать.
– Вот почему ты… – Я покачал головой. – Я думал, потому что мы – мясо.
– И поэтому тоже, – признал Сарасти и посмотрел мне прямо в лицо.
В первый раз я столкнулся с ним взглядом и испытал шок узнавания.
До сих пор гадаю, почему не заметил этого раньше. Все эти годы я хранил в памяти мысли и чувства другого, юного человека; остатки мальчишки, которого родители вырезали у меня из-под черепа, чтобы освободить место для нового Сири. Он был настоящий, его мир был живым! Я мог проигрывать для себя воспоминания той, другой личности, но в рамках собственной почти ничего не чувствовал.
Наверное, сомнамбулизм – не слишком плохое слово для этого.
– Хочешь, я расскажу тебе вампирскую сказку? – спросил Сарасти.
– У вампиров бывают сказки?
Он принял это за согласие.
– Лазеру поручают найти темноту. Он живет в комнате без дверей, без окон, без других источников света и думает, что выполнить задание легко. Но куда бы ни повернулся, лазер видит свет: каждая стена, каждый предмет обстановки оказываются ярко освещены. В конце концов он приходит к выводу, что темноты нет, и свет есть повсюду.
– И что ты имеешь в виду?
– Аманда не готовит мятеж.
– Что? Ты знаешь о…
– Даже не думает. Спроси ее, если хочешь.
– Нет… я…
– Ты ценишь объективность.
Ответ был так очевиден, что я не счел нужным его озвучить. Вампир все равно кивнул.
– Синтету непозволительно иметь собственное мнение. Так что, если оно у тебя появилось – значит, оно чужое. Команда тебя презирает. Аманда хочет отстранить меня от командования. Половина из нас – ты. Полагаю, это называется «проекция». Хотя, – он склонил голову к плечу, – в последнее время ты исправился. Пойдем!
– Куда?
– В ангар. Пора выполнить свое задание.
– Мое…
– Выжить и засвидетельствовать.
– Робот…
– Может передать данные – если ему не выжжет память, прежде чем он покинет систему. Робот никого не в силах убедить, пробиться сквозь рационализации и отрицание очевидного. Робот не может достучаться, а вампиры… – он запнулся, – нелучшие ораторы.
Этим словам полагалось вызвать мелочную эгоистичную радость.
– Все ложится на мои плечи, – сказал я. – Вот что ты хочешь сказать. Я – убогий стенографист, но все предстоит сделать мне.
– Да. Прости меня за это!
– Простить тебя?
Сарасти взмахнул рукой, и лица сгинули, осталось лишь два.
– Ибо не ведаю, что творю.
* * *
Новости расцвели в КонСенсусе за несколько секунд до того, как Бейтс их огласила: тринадцать скиммеров не показались из-за Большого Бена по графику. Шестнадцать. Двадцать восемь… Отсчет пошел.
Сарасти пощелкивал про себя, пока они с майором играли в салки. Тактический дисплей заполняли многоцветные сияющие нити, клубок обновленных прогнозов – сложных, как искусство, – оплетавших планету волокнистым коконом. «Тезей» маячил в отдалении нагой искрой.
Я ожидал, что эти линии наколют нас точно иглы – бабочку. Странно, но ни одна из них этого не сделала. Однако модель охватывала только ближайшие двадцать пять часов, а надежной оставалась вдвое меньше. Даже Сарасти и Капитан не могли заглянуть в будущее дальше, пока в воздухе парило так много булав. У этой тучи была своя слабенькая, светлая изнанка: стада скоростных левиафанов не могли прихлопнуть нас без предупреждения. Очевидно, для этого им придется лечь на нужный курс.
Правда, после ухода «Роршаха» на глубину мне казалось, что даже законы физики изменились.
К тому же некоторые траектории проходили в опасной близости от нас: минимум три скиммера на ближайшем обороте должны были пройти в сотне километров от нас.
Сарасти, раскрасневшись, потянулся за инъектором.
