— И поэтому все в порядке?
— Да. Поскольку создается равновесие.
— А я, если говорить вашим языком, его нарушил.
— Именно. Вот в чем красота нашей системы: ее можно подстраивать под себя, гнуть (видит Бог, я так постоянно делаю), но пока остаешься в рамках — прав ты или нет, — она работает. Выходишь за пределы даже с самыми лучшими намерениями — теряешь равновесие, а в итоге хаос и катастрофа.
— Похоже на грандиозное самооправдание, — кивнув, сказал Эд Грейсон.
На это замечание Эстер ответила улыбкой.
— Не исключено. Тем не менее я уверена в своей правоте. Вы хотели восстановить справедливость, но только нарушили равновесие.
— Может, мне надо сделать что-то еще и все исправить.
— Так не бывает, сами теперь понимаете. Баланс, вероятно, наладится, если его не трогать.
— Даже если злодею сойдет с рук?
Эстер развела руками.
— Вот только кто теперь злодей, Эд?
Молчание.
Он не знал, как лучше сказать, поэтому начал прямо в лоб:
— Полиция даже не догадывается насчет Хейли Макуэйд.
— Как знать, — ответила Эстер, поразмыслив. — Вдруг именно мы ни о чем не догадываемся.
Вышедший в отставку следователь округа Эссекс Фрэнк Тремонт жил в доме колониального стиля с двумя спальнями, небольшой, но безупречно подстриженной лужайкой и флагом футбольного клуба «Нью-Йорк джайнтс» справа от входной двери. Пионы в цветочных ящиках имели такой насыщенный оттенок, что Уэнди подумала, не искусственные ли они.
Свернув с тротуара и сделав десяток шагов, она постучала. Дрогнула занавеска в эркере, через несколько секунд открыли дверь. Похороны уже несколько часов как закончились, но Фрэнк до сих пор не снял черный костюм, хотя ослабил галстук и расстегнул две верхние пуговицы сорочки. На шее виднелись невыбритые места. Уэнди обратила внимание на его хмельные глаза и почуяла спиртной душок.
Тремонт молча, с тяжелым вздохом отошел в сторону и кивком пригласил гостью внутрь. Та проскользнула в проем. Темную комнату освещала единственная лампа. На старом кофейном столике ждала полупустая бутылка «Капитана Моргана». Ром. Фу. На диване валялись разобранные газеты, на полу стояла картонная коробка — по-видимому, личные вещи с работы. По телевизору брызжущий бодростью атлетичный тренер рекламировал спортинвентарь. Уэнди посмотрела на бывшего следователя — тот пожал плечами:
— А что, вышел на пенсию, самое время подкачать живот.
Она слабо улыбнулась.
На другом столике стояла фотография девочки-подростка с прической по моде пятнадцати-двадцатилетней давности; первой бросалась в глаза улыбка, яркая, широкая — чистый свет. От таких щемит родительское сердце. Уэнди знала историю Фрэнка и понимала: на снимке — его дочь, которая умерла от рака. Взгляд снова упал на бутылку, и она подумала: «Как Тремонт вообще выкарабкался?»
— Что нового, Уэнди?
— Значит, — она стала тянуть время, — официально вышли на пенсию?
— Да. С шумом и треском. А вы как думали?
— Мне жаль.
— Приберегите жалось для семьи жертвы.
Она кивнула.
— Фамилия «Тайнс» во всех газетах. Вы теперь знаменитость. За вас! — Он саркастично изобразил тост.
— Фрэнк.
— Что?
— Не говорите глупостей, о которых потом пожалеете.
— Да, здравая мысль, — кивнул Тремонт.
— Значит, дело официально закрыто?
— По нашей линии, в общем, да. Преступник мертв — зарыт где-нибудь в лесу. Человек поумней меня увидел бы в этом иронию.
— Вы пробовали еще раз надавить на Эда Грейсона, выяснить, где тело?
— Давили как могли.
— И?
— Молчит. Я хотел обещать ему неприкосновенность, но мой главный босс, Пол Коупленд, не дал согласия.
Уэнди подумала, не пойти ли снова к Грейсону — вдруг теперь он разговорится. Тремонт смахнул с дивана газеты, предложил сесть, а сам рухнул в кресло с подставкой для ног и взял пульт от телевизора.
— Знаете, что сейчас будет?
— Нет.
— «Суд Кримстайн». В курсе, что она защищает Грейсона?
— Да, вы говорили.
— Точно, забыл. Так вот, Кримстайн сказала несколько интересных вещей, когда мы допрашивали Эда. — Фрэнк налил себе немного «Капитана Моргана», предложил Уэнди; та отказалась.
— Каких именно?
— Во-первых, Грейсону за убийство Мерсера медаль дать надо.
