Уэнди взглянула на телефон (сети нет, великолепно), сделала два шага по ступеням из строительных блоков и встала у двери трейлера. Рассудок подсказывал: «Ты мать, а не супергерой, не будь идиоткой, уходи». Додумать не успела — сетчатая дверь открылась, и на пороге возник Дэн Мерсер.
Увидев его, Уэнди отступила назад.
— Что с вами?
— Заходите, — пробубнил он, шевеля распухшей челюстью. Его нос был расплющен, лицо покрывали синяки, но хуже всего… хуже всего выглядели гроздья круглых ожогов на руке и щеках.
Уэнди показала на одно из пятен:
— Это вас сигаретой так?
Мерсер с трудом пожал плечами.
— Я им сказал: у моего трейлера курить запрещено. Разозлились.
— Кто?
— Про «запрещено» я пошутил.
— Я поняла. Кто напал?
Дэн Мерсер только отмахнулся.
— Почему бы вам не зайти?
— Почему бы нам не поговорить здесь?
— Надо же! Беспокоитесь за себя? Но ведь вы, как вы сами откровенно признали, меня не интересуете.
— Тем не менее.
— Не испытываю желания выходить наружу.
— Я настаиваю.
— Тогда до свидания. Зря заставил ехать в такую даль, простите.
Дэн сделал шаг назад, дверь захлопнулась. Уэнди немного постояла и, забыв опасения — в таком состоянии он вряд ли мог сильно навредить, — вошла внутрь. Дэн был уже на другом конце трейлера.
— Ваша прическа, — заметила она.
— А что с ней?
Некогда волнистые каштановые волосы теперь имели отвратительный желтоватый оттенок.
— Сами красились?
— Нет, ездил в город в «Дионну» — в любимую парикмахерскую.
— Хорошо сливаетесь с местностью. — Она чуть не ответила улыбкой.
— Знаю. Будто глэм-рокер из клипа восьмидесятых.
Дэн отошел еще дальше, словно не хотел выставлять синяки на показ. Уэнди отпустила дверь, та громко захлопнулась. Узкие солнечные лучи пробивали полумрак. На полу у входа лежал протертый линолеум, противоположная четверть помещения была укрыта грубо обрезанным оранжевым ковром с длинным ворсом — такой сочли бы слишком кричащим даже для декораций комедийного сериала.
Ссутулившийся в углу Мерсер выглядел жалким и сломленным. За год до западни, которая вскрыла его подлинные пристрастия, Уэнди хотела снять репортаж об этом «замечательном человеке». Тогда Дэн выглядел редчайшим экземпляром — беззаветным благодетелем, желавшим изменить мир к лучшему и вместе с тем — вот самое поразительное — не искавшим славы.
И она — хватит ли духу признать? — увлеклась. Красивый мужчина с темно-серыми глазами и непослушной каштановой шевелюрой, который умел посмотреть на тебя так, будто ты единственный человек на всем белом свете; проницательный, ироничный, обаятельный — понятно, почему те несчастные дети любили Дэна Мерсера.
Но как она, репортер и патологический скептик, не смогла разглядеть его суть?
Более того — и снова, хватит ли духу признаться хотя бы себе? — Уэнди рассчитывала на свидание. В первом же его взгляде — настоящей молнии — ощутила влечение и не сомневалась, что и с ее стороны тогда полетели искры.
От одного намека на эту мысль по спине пробегали мурашки.
Из своего угла Дэн попытался посмотреть на Уэнди пронзительно, как когда-то, но не вышло — одурачившая ее восхитительная чистота серых глаз разбилась, оставив лишь нечто вызывавшее жалость. Но и теперь вопреки всему, что она знала, чутье подсказывало: не мог этот человек быть монстром.
Увы, чушь. Мог. Все просто: ее надул мошенник, скромностью прикрывавший свое истинное лицо.
— Уэнди, я этого не делал.
Снова «я». Что за день!
— Да, вы мне уже рассказывали по телефону. А если подробнее?
Дэн Мерсер растерялся.
— После моего ареста, я знаю, вы собирали обо мне сведения.
— И?
— Разговаривали с ребятами, с которыми я работал в общественном центре. Многих опросили?
— Какое это имеет значение?
— И все-таки.
Уэнди ясно понимала, куда он клонит.
— Сорок семь.
— И сколько сказали, что я их совращал?
— Ни один. На камеру. А вот анонимно намекали.
— Анонимно намекали… Имеете в виду неподписанные сообщения в блогах, которые мог сделать кто угодно, в том числе и вы?
— Или запуганный ребенок.
— Ведь вы даже не дали эти записи в эфир — настолько им не доверяли.
— Что не доказывает вашей невиновности.
— Забавно.
— Забавно?
