На фоне порыжевшей эмали порошок казался особенно белым.
Позади хлопнула крышка багажника, послышались шаги, и через мгновение к Активисту подошел Тыква.
Увидев, чем занят его товарищ, Дынников беспомощно хватанул воздух разинутым ртом.
– С-слушай, – с трудом выдавил он, – да вы что сегодня, все белены объелись? Это же кокс! Его же тут штук на пятнадцать.., было.
– На двадцать, – не поворачивая головы, поправил его Активист. – Минимум на двадцать. Но я не стану продавать это дерьмо. И тебе не дам.
– Но можно же было найти толкача…
– Миша, – перебил его Активист, – скажи: я хотя бы раз подвел тебя? Обманул? Подставил? Кинул?
– Нет, – растерялся Тыква, – что ты? Я же просто к тому, что это живые бабки…
– Это кровавые бабки, – сказал Активист, небрежно стряхивая пепел с сигареты на быстро тающую белую кучку в раковине. – Представь себе, что толкач, которого ты наймешь, придет в школу к твоей Машке.
– Закопаю, – после короткого раздумья сказал Тыква. – Живьем закопаю сучью тварь.
– Вот видишь, – кивнул Активист, тщательно выполаскивая пакет. – Это очень хорошо, что ты заботишься о здоровье сестры. А теперь подумай о том, что каждый наркоман – чей-то родственник. – Он увидел, как непропеченная физиономия Тыквы начала пренебрежительно кривиться, и остановил его нетерпеливым жестом руки. – Согласен, тебя это не касается. Но чем больше этой дряни ходит по городу, тем больше шансов у твоей Машки когда-нибудь понюхать «дорожку».
– Она не такая дура, – проворчал Тыква.
– Дура или не дура, – легко сказал Активист, закручивая кран, – двадцать штук уже в канализации, и на то, чтобы их оттуда достать, не хватит даже миллиона. Так что спорить больше не о чем.
– Блаженный, – буркнул Тыква. – Одно слово – Активист. Как повяжешь галстук, береги его…
Активист рассмеялся и похлопал подельника по плечу.
– Не бухти, Мишель, – сказал он. – Жадность до добра не доводит. В нашем деле главное – вовремя остановиться. Чуть дал себе волю, зарвался – и все, ты конченый человек. Посмотри на нашего Эдика. Погорел на трех тысячах. Жадность – страшная штука, Мишук, запомни.
– Ладно, – проворчал Тыква, – хватит воспитывать.
Что ты со мной, как с умственно отсталым… Кончай эту бодягу, не на митинге.
Примерно полчаса спустя спортивный «шевроле» остановился в глухом переулке, кривой загогулиной лежавшем в сыром бетонном ущелье между двумя глухими заборами с колючей проволокой поверх. К этому времени окончательно стемнело, и мертвенный зеленоватый свет горевшего в отдалении одинокого фонаря отражался от мокрого асфальта, блестевшего, как шкура змеи. С неба продолжал сеяться мелкий всепроникающий дождь, и Активист, выйдя из машины, зябко поежился, пряча тлеющую сигарету в сложенную трубочкой ладонь.
Тыква, кряхтя, выбрался следом и вразвалочку пошел к багажнику, откуда доносились размеренные глухие удары.
– Долбится, – проворчал Тыква, прислушиваясь к этим ударам. – Раздолбает мне всю машину, ублюдок.
– Выкинь его здесь, – поднимая воротник куртки, распорядился Активист. – До метро полчаса ходу, доберется.
Тыква вдруг взял его за рукав и отвел на несколько шагов от машины.
– Послушай, – вполголоса сказал он, – зачем тебе головная боль? Давай его просто пришьем.
Активист двинул плечом, высвобождая рукав, и посмотрел на Тыкву почти с жалостью.
– Пришьем? – переспросил он. – Это свежая идея.
А кто пришьет – ты? У меня лично рука не поднимется убить человека из-за вонючих трех тысяч.., да хотя бы и из-за трех миллионов. Бумажки не стоят жизни.
– Как знаешь, – проворчал Тыква. – Только не нравится мне это.
– Мне тоже, – коротко отрезал Активист и пошел к машине.
Вдвоем они вывалили избитого Телескопа на мостовую, и Тыква, не удержавшись, еще раз пнул его под ребра.
– Ну все, все, – невнятно пробормотал Телескоп, с трудом шевеля разбитыми губами. – Хватит, я уже все понял.
Он завозился, пытаясь подняться на ноги, и тогда Активист шагнул к нему и небрежно бросил на асфальт разлетевшуюся веером пачку банкнот.
– Твоя доля, – сказал он, глядя на Телескопа сверху вниз. – Забирай и уходи. И чтобы я тебя больше не видел, недоумок.
