Ловля ветра - страница 11

Шрифт
Интервал

стр.

Сто десять штыков — наш отчаянный полк.
В промерзлой земле мы могилы не роем —
Друзья нам простят, что не отдали долг.
А вспомнят ли нас, как мы здесь замерзали,
Как гибли в проклятом таежном кольце?
А ночью все снятся знакомые дали,
И мама встречает на старом крыльце…

1977

Эмигрантская "Станица"

Затихли за морем российские звоны.
Кругом заграница, и нечего жрать.
Пропал наш Голицын — он грузит вагоны.
Ушел Оболенский в шантан танцевать.
Кем стали вы нынче, друзья боевые?
На что променяли гвардейский свой дух?
Поручик Голицын берет чаевые,
Корнет Оболенский ласкает старух.
Союзнички лижут зады комиссарам,
А нам нет покоя ни ночью, ни днем.
И только на праздник берем мы гитару
И в бешенстве пьяном «Станицу» поем:
"Четвертые сутки пылает станица,
Потеет дождями донская весна.
Раздайте бокалы, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина."

1985

Надпись на книге

В тиши тисненой переплета,
Как средь кладбищенских оград,
Давно уже не сводят счеты,
Давно не требуют наград.
Но память славных и бесславных
Роняет отблеск на листы,
Давно уж пред судьбою равных,
Давно оставивших посты.
Они друг друга убивали,
В крови неправый суд творя,
А тех, кто выжил, ожидали
Чужбина, ссылка, лагеря.
Как их закончились минуты,
Кто был, кто не был погребен?..
Печальный очерк русской Смуты,
Чреда ушедших вдаль имен.

1988

* * *

Он стать Петром стремился,
Но в чем-то был изъян —
Петр новый не родился,
Родился царь Иван.
Он Грозным был и Лютым,
Безжалостным — к своим.
И целых два Малюты
Стояли рядом с ним.
Он лихо брал Казани,
Хитер был и умен.
И Курбские бежали
От страха за кордон.
Сильвестров, Адашевых
Малютам отдавал,
А всяческих Грязновых
На диво всем прощал.
Бессмертным быть стремился
И умер средь грехов.
А следом воцарился
Никита Годунов.

1979

Боливийский дневник

Здесь все по-другому. И ноги устали,
И наши винтовки тяжелыми стали,
И шага не слышно в лесной темноте.
Не Сьерра-Маэстра… И годы не те…
Но если немеют,
Но если слабеют
И даже винтовки коснуться не смеют,
И если при жизни уже бронзовеют,
Так, может быть, лучше Боливия?
Друзья далеко — им сюда не добраться.
А здесь нет подмоги — молчат и таятся…
Кругом обложили, долины утюжат,
И рейнджеры, словно стервятники, кружат.
Но если ты знаешь,
Что годы теряешь,
Что другу не друг ты уже, а мешаешь,
И если нет дела, а только болтаешь,
Так, может быть, лучше Боливия?
Наверно, когда я истлею в могиле,
Меня не поймут в этом вспененном мире.
Рецептов есть много, как людям помочь.
А мой — лишь винтовка и душная ночь.
Но пусть осуждают,
Пускай отлучают,
Пусть дети меня лишь со снимков узнают.
Быть может, поймут. Ведь порой понимают,
Что все-таки лучше — Боливия!

1977

Исход

1.
Идем сквозь пустыни, идем сквозь дожди.
Ведут нас куда-то седые вожди.
Веленьем пророков, ушедших в века,
Идем мы к далеким чужим берегам,
Где нет ни страданий, ни горьких забот,
Где счастье и воля добравшихся ждет.
Суровы законы на нашем пути:
Ждет смерть тех, кто с нами не хочет идти.
Хоралы надежды нам трубы поют,
Но только сомнения в сердце живут:
Сквозь годы и грозы пришлось нам пройти,
Да землю пророков никак не найти.
Но слышим кругом: сомневаться не смей!
Надейся на опыт и мудрость вождей!
И крепче вбиваем мы в землю свой шаг,
И эхо летит, отдаваясь в веках.
2.
Вождей схоронили. Пророки молчат.
От факелов наших остался лишь чад.
Разведка вернулась. Узнали — беда:
Дорога — по кругу — ведет в никуда.
От мыслей трещит черепов скорлупа.
Колонна распалась, осталась толпа.
Шумит средь пустыни разбитая рать,
Кого-то уже волокут линчевать.
А те, кто трусливей, и те, кто слабей,
Срывают с флагштоков знамена вождей.
Вождь новый велел от большого ума:
«Копайте колодцы и стройте дома!»
Дома из песка и вода из песка…
На мертвой земле не взрастить колоска…
Стервятники кружат и ночью, и днем.
Последнюю воду вождю отдаем.
Забвением дышит могил глубина.
Чужие грехи искупаем сполна…
И только надежда в миг смертный живет,
Что нашей дорогой никто не идет.

1977–1988

Верлибры-минор

1.
Меня опять обвинили
в неосторожности моих стихов,
в игре с огнем
и прочих смертных грехах.
Мне хотелось ответить,
как привык —
громкой одой
или чем-нибудь подобным.
Но потом я понял,
что тех, кто не желает быть убежденным —

стр.

Похожие книги