– Сколько ему уже? – спросил Рихард.
– Жожо? Кажется, года три, надо спросить Мирабеллу…
– Жруну. Когда вы заметили, что с собакой что-то не так?
– Да она всегда была с придурью, – нахмурился Вилмос. Он снял очки, но, опомнившись, снова водрузил их на нос, хотя в полумраке коридора наверняка едва мог видеть через темные стекла.
– Когда у нее усилился аппетит? – терпеливо уточнил Рихард.
– С неделю назад. А может, и больше.
Выходит, жруну уже больше недели, и два дня он сидит там некормленый. А теперь Вилмос предлагает ему зайти в комнату и посмотреть в глаза твари, которая наверняка отрастила себе клыки размером с палец. Рихард прищурился и увидел тонкие струйки черного дыма, сочащиеся из-под двери между серебряных ложек. Вилмос, как и любой другой человек, не смог бы этого заметить. А вот смрад, тянущийся из щели, наверняка уловил бы и обычный нос.
– Ладно, – кивнул Рихард. – Я вернусь после захода солнца. В доме не должно быть людей.
– Но я думал, вы сделаете это немедля!
– Убить могу и сейчас.
– Кажется, мы это уже обсудили, – процедил Вилмос.
– Тогда переночуйте в гостинице, – посоветовал Рихард. – Здесь будет опасно.
– Постарайтесь сделать все аккуратно. – К Вилмосу вернулся обычный приказной тон. – Там шелковые обои, которые выбирала моя жена. Она любит заниматься декором интерьеров. Сейчас как раз обустраивает новый дом в столице, три этажа, галерея…
Рихард посмотрел на него внимательно – нет, не шутит.
Легкие шаги отвлекли его, и он едва успел увернуться от женщины, взбежавшей по ступенькам и кинувшейся на него с кулаками. Рихард инстинктивно отклонился, и она по инерции налетела на Вилмоса, повалив того на ковровую дорожку. Расшитый кружевом пеньюар туго обтянул выдающуюся попу госпожи Свон. Если певичка и похудела от горя, то так сразу не скажешь. Рихард протянул руку, чтобы помочь ей подняться, и Мирабелла гневно оттолкнула его ладонь. Поморгала щетками ресниц, нахмурила бровки-ниточки. Рихард встретился с ней взглядом и словно наткнулся на лед. Серые глаза смотрели на ловца трезво и осмысленно, будто Мирабелла выбирала партию, которую надо отыграть. Кукольное личико, холеное тело и глаза старого счетовода – такая далеко пойдет.
И без того пышная грудь поднялась, набирая воздуха, и Рихард досадливо поморщился.
– Он убьет ее! Убьет мою Жожо! – взрыдала Мирабелла, обличительно тыча в Рихарда пальцем. – Ты тоже убийца! – Она обернулась к Вилмосу, который, кряхтя, сел, и вцепилась в лацканы его сюртука. – Она ни в чем не виновата, всего лишь любила покушать!
– Кошечка моя, я обо всем договорился, – уверил ее Вилмос, сняв с носа поломанные очки. – Ловец достанет навь из песика.
– Правда?
Мирабелла неожиданно гибко и легко поднялась и окинула Рихарда оценивающим взглядом. Не найдя ничего интересного, отвернулась. Что-то с женщинами ему сегодня не везет.
– Половина оплаты вперед, – объявил он.
Мирабелла ушла собирать вещи для ночевки в гостинице, а Рихард с Вилмосом спустились на первый этаж. В кабинете, обитом резными дубовыми панелями, Вилмос передал ловцу увесистый мешочек с серебром и запасные ключи от дома. Плеснув виски в стакан, предложил Рихарду, но тот покачал головой. Пить с Вилмосом ему не хотелось.
– Мне надо подготовиться, – холодно сказал он. – Всего светлого.
Спустившись по ступенькам на дорожку, Рихард задрал голову и посмотрел на закрытые решетками окна.
Во рту горчило, а пальцы сами сжимались в кулаки от злости, которая глухо рычала где-то внутри. Жрун был ни при чем. И даже Карна, которая отшила его, обдав ледяным презрением, не виновата.
Больше всего на свете Рихард ненавидел, когда его принуждают. В приюте не любят норовистых, но даже наставник и его ремень с колючей пряжкой, обдиравшей кожу, оказались бессильны – Рихард так и не научился подчиняться.
Вилмос Грох приравнял его жизнь к жизни лысой псины. Рихард ухмыльнулся. Это его как раз не задевало. Знавал он людей, которые и хвоста собачьего не стоят. Но поступать по указке Вилмоса не собирался.
В голове постепенно вырисовывался план, и Рихард улыбнулся шире. Он сплюнул на белую дорожку, зашагал прочь из сада, и вскоре ворота лязгнули за ним голодной пастью. Особняк стоял на возвышенности, и сейчас вся Рывня лежала у ног Рихарда. Жестяные крыши сливались в одно серое полотно, заштопанное там-сям червлеными заплатками черепиц. На края крыш присело солнце, плеснув закатным светом, и окна домов занялись пожаром. Высокая труба крематория, отразившая багровое небо, казалась густой струей крови, стекающей в город прямо с неба. А еще ниже траурной лентой вилась Черва.
