— Вы просто лицемеры, — сказала я. — Все вы. Вы всегда утверждали, что любите Луку и желаете ему счастья. Но это неправда. Потому что Лука был счастлив только рядом со мной.
В просторном помещении «Маринеллы» вдруг стало очень тихо. За окном было серым-серо, струи дождя хлестали по стеклу, и я вдруг почувствовала себя очень усталой. Расслабившийся и благодарный Марк протянул мне стакан с каким-то напитком. Это было что-то вроде чистого спирта. Я выпила его залпом. Мои колени подогнулись, и мне пришлось опереться на стол, чтобы не упасть.
Как-то я слышала по радио выступление какой-то дамы-астронома. Она объясняла, что во Вселенной ничто не исчезает и ничто не заканчивается. Она говорила, что расстояние от Земли до ближайшей обитаемой планеты составляет восемь световых лет. А это значит, что инопланетянин, рассматривающий «Маринеллу» в телескоп, сейчас видит Луку, который стоит рядом со мной на их с Марком дне рождения восемь лет назад. Как же я завидовала этому инопланетянину с его телескопом!
Под пристальными взглядами всех присутствующих я вышла из ресторана. Я ни разу не оглянулась. Я знала, что никогда больше не вернусь сюда. Дверь захлопнулась за моей спиной. Я стояла на террасе «Маринеллы» рядом с гигантским пластиковым стаканчиком мороженого и смотрела на море. Ливень продолжался, и очертания строений на набережной казались размытыми. Остров Сил был лишь бесформенной бледно-серой массой и напоминал какую-то брошенную и забытую вещь. Все краски окружающего мира поблекли и сгустились до различных оттенков серой, в воздухе пахло влажным асфальтом и печалью.
Дождь заливал глаза, и мне приходилось постоянно моргать. Тоненькие струйки дождевой воды уже стекали по моей шее и рукам. Одежда прилипла к телу, но я не двигалась с места, чувствуя, как этот ливень смывает все мои печали. Они стекали к моим ногам и вместе с потоком воды уносились в сточную систему, оттуда попадали в пролив и бесследно растворялись в бескрайних морских просторах.
Я услышала, как за моей спиной открылась дверь, и меня окатила волна теплого воздуха. Ко мне подошел Маурицио. На нем по-прежнему был фартук и рубашка с короткими рукавами. Он принес зонтик и раскрыл его над моей головой. Мы молча стояли рядом и смотрели, как миллионы капель дождя вспенивают серо-зеленую поверхность моря.
Через некоторое время Маурицио сказал:
— Ты сможешь простить нас, Оливия?
Я ничего не ответила. Что я могла ему сказать?..
— Мы все знаем правду, — продолжал Маурицио. — Мы все знали, как относится к тебе Лука, задолго до того, как он увез тебя в Лондон. Нам нужно было поддерживать вас, а мы все время пытались вас разлучить.
Я покачала головой. Слишком поздно. Уже ничего нельзя было исправить.
— Мы не захотели и не смогли понять Луку, — сказал Маурицио. — Он сделал то, что должен был сделать, а мы, вместо того чтобы корить себя за то, что вынудили его к таким действиям, во всем винили тебя. Все это время мы во всем винили тебя. Мы очень виноваты перед тобой, Оливия.
Я закрыла глаза. Маурицио вздохнул.
— Так было проще всего, и это устраивало всех нас, — сказал он. — Особенно Анжелу. Но это было неправильно.
Небольшие волны, разбиваясь о гальку, откатывались назад и снова набегали на берег. Дождь, струящийся с неба, растворялся в море. Вечный, неизбежный круговорот… Все возвращалось на круги своя.
Я вернулась в Лондон.
Моя сестра Линетт настояла на том, чтобы я осталась у них с Шоном. Она выделила мне свободную спальню, поставила на туалетный столик вазу с цветами, принесла журналы, «Лукозейд»[8] и кишмиш и ухаживала за мной, как за тяжелобольной. Она предоставила в мое распоряжение старый лэптоп Шона и посоветовала написать обо всем, что со мной произошло. Она сказала, что это принесет мне облегчение, и она была права.
Вот уже несколько месяцев мои родственники нежны, добры и терпеливы, как святые. Они готовят мне напитки и бутерброды, а я с удовольствием помогаю им в приятных повседневных хлопотах: обрезаю увядшие розы в саду, крашу оконные рамы и шью новые чехлы для диванных подушек. Линетт все время пытается вовлечь меня в обсуждение телевизионных передач. Ей нравятся документальные фильмы о людях, которые покупают старые сараи и превращают их в красивые дома. Шон старается рассмешить меня и снабжает алкоголем. Он тоже курит самокрутки, и я с удовольствием вдыхаю знакомый сладковатый запах табака. Когда они уходят на работу, я пишу свою исповедь и валяюсь в постели. Иногда я хожу гулять. Черная собака тоски всегда со мной. Я понимаю, что она никуда не денется, пока я не научусь жить самостоятельно.
