Следующий день был насыщен обыденными заботами, которые полностью вытеснили из моих мыслей инцидент с Букиным. Вспомнить о нем мне пришлось через пару дней, когда рано утром меня снова разбудил все тот же дежурный офицер и сообщил, что необходимо засвидетельствовать смерть заключенного Букина из сто одиннадцатой.
Он лежал прямо на пороге камеры. По словам охранника, тело узника буквально вывалилось в коридор, когда он отпер дверь. Лицо Букина было искажено гримасой безумия. Глаза остекленели, уставившись в потолок. Спустя некоторое время я определил, что смерть наступила в результате остановки сердца. Охранники перенесли тело Букина в мою лабораторию, где мне предстояло подготовить его к отправке в городской морг.
Я как раз собирался приступить, как услышал приближающийся кашель Юрковского. Я быстро плеснул в стакан воды и вместе с порошком подал появившемуся на пороге начальнику тюрьмы.
Когда его отпустило, Юрковский еще какое-то время молча сидел, уставившись на бездыханное тело Букина.
— Грех на мне, — наконец вымолвил он.
— Полноте вам, Николай Кондратьевич, — попытался я его успокоить. — Уступи вы ему, разреши перейти в другую камеру, Букину и там бы что-то привиделось. Не вполне здоров он был рассудком. Мои предположения все-таки оправдались.
— Но мне прощенья нет. Пошел на поводу инструкций — и как вышло. — Юрковский как будто совсем меня не слушал.
— Да поймите, — продолжал я попытки убеждения. — Приговор Букину вынесен не вами, а судом. И даже суд ни при чем — Букин сам себя наказал, когда нарушил закон и заповедь. Не вчера, так через неделю бы его повезли на эшафот. И удар мог хватить его в дороге. Ваше решение ничего не изменило, Букина все равно ждало одно.
— Но жене его было не все равно, — неожиданно произнес Юрковский.
— Какой жене? — не понял я.
— Приезжала на днях, красивая такая женщина, статная. И печальная очень. Большие печальные глаза. Но не позволил я ей встретиться. Не разрешил свидания с Букиным.
— Его жена здесь была? — удивился я. — Вот те на! Но вы права не имели разрешить, Николай Кондратьевич, ведь только перед казнью можно.
— Вот-вот! — Юрковский поднял вверх указательный палец. — А я не разрешил.
— Но откуда вам было знать?
— А она знала, чувствовала, а я… — начальник тюрьмы поднялся и подошел к лежащему на столе телу. — Эх, Букин, Букин. Такая красивая жена была. Глаза какие. Что же тебе, брат, по-человечески-то не жилось?
Я в это время насыпал в кулек травяной сбор и подал Юрковскому:
— Заварите это кипятком и выпейте на ночь, Николай Кондратьевич. И обязательно сегодня ложитесь пораньше. Не дело это — так утомляться.
Юрковский машинально взял у меня кулек, развернулся и побрел прочь. Я же, как только он удалился, вернулся к Букину.
Проведя необходимые приготовления, я уже собирался было накрыть тело простыней, как вдруг заметил, что в кулаке трупа что-то зажато. Не без труда мне удалось разжать пальцы, которые сжимали какой-то круглый плоский предмет, с легким стуком выпавший и покатившийся по полу. Подняв его, я узнал деревянное колесико из разряда тех, что используются в незатейливых детских игрушках наподобие деревянных лошадок. В тот момент я подумал, что это был некий талисман Букина. Вскоре его тело увезли, еще через некоторое время все забыли о неприятном инциденте.
Прошло около трех месяцев. Я находился у себя в лаборатории, когда прибежал один из солдат и сообщил о некоей ужасной, по его словам, находке.
— Куда идти? — спросил я солдата, как только мы спешно покинули лабораторию.
— С той стороны крепости сарайчик такой ветхий знаете? — Он семенил чуть впереди меня, показывая дорогу.
— У нас на территории много ветхих сарайчиков, насколько я помню.
— Этот к самой крепости приткнулся, — пояснил солдат. — Там соль хранится, которой обледенелые дорожки посыпаем зимой.
— Не помню, но это не важно. Что именно произошло?
— Не открывали-то его давно, — продолжал подходить к сути солдат. — А крыша совсем у сарая худая. Управляющий хозяйственной частью увидел ее сверху и заставил подлатать. Дожди-то вон какие льют — изведут всю соль подчистую…
