На десятом году правления Ю-вана огни на сторожевых башнях зажглись в четвертый раз.
На сей раз во дворце правителя собралась лишь жалкая кучка его защитников, а вокруг дворца вообще не было заметно никакого движения пехотинцев и конников.
Огни на сторожевых вышках опять запылали по пустой прихоти Ю-вана; он взял за правило зажигать их ежегодно. На самом деле правитель хотел зажигать сигнальные костры еще чаще, и если бы не запрет советника Ши-фу, то Ю-ван делал бы это по несколько раз в год. Нестерпимое желание увидеть пламя сигнальных костров охватывало правителя всякий раз, когда он вспоминал прекрасную и загадочную улыбку Бао-сы, и Ю-ван никогда не смог бы противиться этому желанию, если бы не советник Ши-фу из царства Го. Тот самый Ши-фу, советы которого когда-то вызвали к жизни эту традицию, теперь не подчинялся приказам правителя и запрещал попусту жечь тревожные огни.
Однажды ночью, в начале одиннадцатого года правления, Ю-вану доложили, что к столичному городу Хаоцзину движется большое соединенное войско, состоящее из ратников Шэнь-хоу, а также воинов из племен цюаньжунов и сии. Это известие оказалось для правителя совершенно неожиданным. Более того, когда Ю-ван получил первые донесения о мятеже, авангард армии мятежников уже собирался штурмовать крепость.
Правитель приказал спешно зажечь на сигнальных башнях костры, чтобы дать знать об опасности своим подданным, и через мгновение по вершинам лишаньских гор побежала цепочка тревожных огней, внушительно загремели огромные барабаны, извещавшие о приближении неприятеля.
Но, увы, — никто не бросился к дворцу правителя. Ни вассалы двора, ни военачальники не обратили никакого внимания на сигнальные огни и грохот боевых барабанов. А костры только напрасно опаляли ночное небо.
Через короткое время в крепости услышали воинственные клики противника, свист сигнальных стрел, извещавших о начале битвы и, прежде чем кто-нибудь успел сообразить, что происходит, на дворец правителя действительно посыпались боевые стрелы. Только теперь жители столицы и охранявшие ее солдаты поняли, что на город в самом деле напал враг, но, к сожалению, уже не могли ничего предпринять.
Когда на дворец обрушился ливень вражеских стрел, Ю-ван и Бао-сы стояли на самом верху огражденной перилами лестницы, которая вела на балкон, примыкавший к опочивальне. На мелком гравии, усыпавшем балкон, на перилах лестницы, на лицах Ю-вана и Бао-сы — повсюду сверкали алые отблески сигнальных огней, горевших на вершинах гор. Казалось, это последние лучи заходящего солнца заливают все вокруг алым светом. В нескольких местах крепости и окружавшего ее города поднялись ввысь столбы дыма. Откуда-то послышался неясный шум битвы, который с каждым мгновением становился все сильнее.
На балкон вбежало несколько солдат. Они доложили, что выделены паланкины и стражники, чтобы помочь правителям бежать из крепости: Ю-вана должны были вынести через северные ворота, а Бао-сы — через южные.
И в этот миг Ю-ван вдруг услышал смех Бао-сы. Смех был беззаботный, высокий, переливчатый — казалось, будто где-то пересыпают жемчуг. Правитель залюбовался своей удивительной женой. Слегка подняв лицо, Бао-сы вглядывалась в черное ночное небо. Казалось, ее губы были всего лишь расслабленно приоткрыты, но именно с них и струился этот жемчужный смех.
«Засмеялась! Бао-сы засмеялась! — вдруг понял Ю-ван. — Да, это она смеется! Смеется! Смеется!»
Ю-ван все еще зачарованно вглядывался в лицо Бао-сы, когда солдаты плотно обступили правителя и быстро повели его к северным воротам дворца…
Восставшие убили Ю-вана и схватили Бао-сы. Поначалу правителю удалось вырваться из крепости, однако у ближайшего к ней поселка, в гранатовой роще, Ю-вана заметили и зарубили вражеские солдаты.
После смерти Ю-вана все владетельные князья стали на сторону Шэнь-хоу, главы мятежников. Шэнь-хоу покончил со смутой в царстве, умиротворил народ и возвел на престол старшего сына Ю-вана Сюань-цзю, смещенного прежним правителем. Он стал править под именем Пин-вана.[84] С начала восстания и до воцарения Сюань-цзю прошло не более двадцати дней.
