— Нам было очень приятно услышать, что вы зовете на помощь, — вежливо проговорил Габи. - Только никогда больше не возвращайтесь сюда!
— Мои собаки не лают! — добавила Марион, щуря свои кошачьи глаза. - Вам ничего не поможет, они нападут на вас. А на лошадку посмотрите хорошенько и проститесь с ней…
Бродяги убирались, прихрамывая.
— Они больше не вернутся… — пробормотал Зидор, провожая их взглядом. - Еще минута — и собаки укусили бы их носы.
— Если они что-то задумали, то непременно вернутся! — убежденно сказал Жуан.
Фернан заинтересовался этим замечанием.
— Да что же в моей лошадке необыкновенного?! — воскликнул он. - Не из золота же она! Ведь развалина!
— А кто ее знает! — продолжал Жуан. - Может быть, в ней есть что-то особенное, чего мы не видим. А они увидели…
Дети начали рассматривать лошадку с новым интересом, как будто эта жалкая игрушка только сейчас попала к ним в руки. Но за это время она не изменилась, новая голова у нее все-таки не выросла. Единственная ее ценность заключалась в том изумительном удовольствии, которое она ежедневно доставляла ребятам. Крикэ Лярикэ нежно поглаживал своими черными ручонками толстое серое туловище.
— Ничего не понимаю, — заявил Габи, покачав головой. - Если бы маленькие хулиганы из квартала Ферран хотели отнять у нас лошадку, еще понятно! Но эти взрослые?
Закат быстро становился лиловым. Темнота залила город, покрывая домики Лювиньи Камбруз, доки, мастерские, железнодорожные пути, где феерией сверкали разноцветные сигналы. Стало прохладно.
— Пора по домам, — сказала Марион, дрожавшая в своей мужской куртке.
Ребята молча поднялись по улице Маленьких Бедняков. Все десятеро сомкнулись вокруг лошадки. Фернан тащил ее за руль, остальные ее поддерживали. Это была общая лошадка.
В тот же вечер Фернан рассказал дома всю историю, не пропустив ни одной подробности.
Отец молчал — он был слишком удивлен. Он машинально оглянулся на стоявшую в глубине кухни лошадку, и ему показалось, что в ней есть что-то таинственное.
— Не лучше ли было бы поговорить об этом с кем-нибудь из полиции, — пробормотал он наконец.
Он этого не сделал. Рассказывали, что инспектор полиции Синэ поймал какую-то крупную «птицу». Это с ним случалось крайне редко. Так что попробуй-ка теперь поговорить с ним о какой-то лошадке, да еще без головы! И кроме того, вмешательство полиции ничего хорошего не даст: Синэ замучает ребят допросами просто так, чтобы себя показать, станет вызывать родителей, а это всегда производит плохое впечатление на соседей. Нет!
Однако Дуэн был настолько обеспокоен, что на следующий день, возвращаясь с работы, завернул в мрачный квартал Бакюс, где находились лачуги старьевщиков.
Старик Бляш при свете керосиновой лампы разбирал свое тряпье. Зимой и летом он носил два пальто, напяленных одно на другое; на уши у него была надвинута позеленевшая от времени шляпа, какие носят служители церкви. У старика была смешная рыже-черная борода, похожая на ежа. Он подстригал ее каждые две недели. Старик был до отвращения грязен, но человек он был добродушный и разговорчивый. Приход Дуэна обрадовал его: он вытащил бутылочку красненького из шкафа, и оба уселись около лампы.
— Я пришел к тебе по поводу этой проклятой лошади, — заговорил Дуэн, смущенно почесывая в затылке.
— По поводу лошади? — спросил изумленный Бляш.
— Ну да! Лошадь на колесиках…
Старьевщик с хохотом откинулся на спинку стула.
— А я не понял! — сказал он. - Я все собираюсь купить лошадь у крестьян в Лювиньи.
Дуэн рассказал только часть неприятностей, которые свалились на ребят, так как хотел поскорее перейти к единственному вопросу, представлявшему, по его мнению, интерес: откуда взялась эта лошадка?
— Вот теперь, когда ты навел меня на эту мысль, — ответил старьевщик, — я вспоминаю, что лошадь попала ко мне в руки довольно странным образом. Только предупреждаю, это не имеет никакого отношении к истории, приключившейся с твоим мальчиком… Знаешь Зигона, торговца бутылками? В прошлом году, в это же время, он сообщил мне, что наконец стали расчищать мусор в Малом Лювиньи — знаешь тот угол, который пострадал во время бомбардировки железнодорожных путей в сорок четвертом году? Там было много всякого хлама, и каждый мог брать что угодно. Вот я и поехал поглядеть, нет ли чего для меня. Но я опоздал. Все, что получше, унесли другие: не оставалось ни одной тряпочки, ни одного кусочка железа. Все же я стал искать. И что же ты думаешь, под грудой обломков я увидел маленькую звериную головку, которая смотрела на меня круглыми глазенками. Я сначала решил, что там собачка спряталась. Беру свой крюк, сдвигаю камни в сторону, и — бац! — голова катится мне под ноги. Это была голова картонной лошадки. Ее начисто срезало, как бритвой! По-видимому, осколком бомбы. Я осторожненько расчистил место и нашел туловище. Оно лежало под грудой мусора. Вот не поверишь, а меня прямо передернуло… «Давай, думаю, пошарю еще немножко и, верно, найду малыша, который на этой лошадке катался». Я как раз кончал вытаскивать колеса, как вдруг появляются каких-то два парня — руки в карманах, рожи мерзкие, глаза противные, жульнические! Один был ростом повыше и говорит мне: «Валяй, валяй! Не стесняйся! Будь как дома! Уходя, положи ключ под коврик!» Но я, знаешь, таких парней не больно испугался. Я его отправил прямо к черту. А он даже не рассердился. «Тебе это может показаться странным, — он мне отвечает, — а ведь лошадка-то раньше была моей, когда дом стоял целый…»
