В ожидании лодки Байрон демонстрировал перед собравшимися свое умение плавать. Путешествие в лодке под палящим солнцем и знатный ужин в Санта-Евфимии после приезда пагубно повлияли на слабое здоровье Байрона. Когда с наступлением темноты они приехали в монастырь на вершине горы недалеко от Самоса, где должны были провести ночь, с Байроном случился припадок, и он почти лишился рассудка. Когда аббат произносил приветственную речь, Байрон схватил лампу и крикнул: «Моя голова горит! Неужели никто не избавит меня от этого безумца?» – и бросился вон. Доктор Бруно и Трелони пытались успокоить его. Он отказался от лекарств, угрожал всякому подходившему к нему и рвал постельное белье и одежду, как безумный. Наконец Гамильтон Браун убедил его принять «успокоительные пилюли» доктора Бруно. После этого с «каким-то младенческим глупым лепетом» он лег и уснул.
Поздно утром Байрон проснулся вполне спокойным и при расставании был отменно вежлив с аббатом. Во время путешествия через горы к Аргостоли Смит заметил, что «Байрон был в превосходном настроении, громко напевал мелодии Мура и обрывки известных песен…».
Из Англии и Италии по-прежнему не было вестей. Будущее Байрона оставалось неясным, и он с легкостью вернулся к прежним привычкам: ездил верхом, плавал и обедал с полковником Нейпиром и другими жителями Аргостоли. Пьетро написал сестре письмо, чтобы успокоить ее и рассказать о приятном путешествии на Итаку. Байрон добавил свою обычную приписку на английском. Он уже позабыл о своей жизни в Италии, и ему было нелегко и странно вспоминать о своей возлюбленной.
От веселой жизни на острове Байрона временно отвлекло 22 августа письмо от Марко Боцариса, вождя сулиотов, который со своим маленьким отрядом помогал сдерживать наступление турок в горных долинах близ Миссолонги. «Пусть ничто не помешает вам приехать в эту область Греции, – писал он. Бесчисленные враги угрожают нам, но с Божьей помощью и помощью вашей светлости мы окажем им достойное сопротивление». Но пришедшее через несколько дней сообщение о смерти Боцариса, одного из самых честных греческих патриотов, положило конец намерениям Байрона немедленно направиться на материк.
Вскоре к поэту полетели прошения от всевозможных греческих партий, преследующие своекорыстные цели, и от отдельных людей, надеявшихся заполучить часть денег Байрона. Только здоровый цинизм в отношении человеческого характера в целом и греческого национального характера в частности, а также конечная цель – освобождение страны – удерживали Байрона от ненависти и презрения ко всей затее. В беседе со своими помощниками он отпускал сатирические замечания в адрес греков, но когда бывал трезв, то, как и полковник Нейпир, с большой терпимостью относился к людям, долго выносившим гнет рабства. Граф Гамба сказал, что «во время своих путешествий в юности он приобрел большее уважение к туркам, нежели к их рабам». Байрон понимал, что греческий характер сложился под влиянием привычки к обману, чему способствовало рабство. Приучившись во всем потакать своим хозяевам, люди не могли расстаться с этой чертой и в повседневной жизни.
Джордж Финлей, который встречал Байрона на Кефалонии и был с ним в Миссолонги, заметил, что «ни с кем греки не вели себя так откровенно дерзко и эгоистично. Почти каждый известный государственный деятель и генерал посылал ему письма с просьбами услуг, протекции или денег… Лорд Байрон делал много мудрых и критических замечаний относительно этих посланий… Он так хорошо знал себя, что некоторое время оставался на Кефалонии, не осмеливаясь показаться среди лживого и расчетливого сброда и опасаясь, что недостойные люди обретут над ним излишнюю власть».
Байрон откровенно высказывал свои впечатления о греках: «Тот, кто сейчас едет в Грецию, должен вести себя так, как миссис Фрай в Ньюгейте: не ожидая встретить признаки честности, но в надежде, что время и лучшая жизнь исправят прежние воровские и низкие привычки… Хуже всего, что они лгуны: не было еще таких лукавых людей с тех пор, как Адам и Ева были изгнаны из рая».
Разочарование Байрона в греках было, несомненно, подкреплено растущим недовольством и попытками к мятежу сулиотов, которых он взял под свое покровительство. Чтобы избавиться от них, он предложил им месячный заработок и переезд в Акарнанию на материке. Опасаясь, что вновь поддастся их льстивым уговорам, Байрон предоставил решение этого вопроса графу Гамбе. Он решил, что не может действовать без дальнейшей информации и помощи. Байрон хотел бы остаться на «Геркулесе», но капитан Скотт хотел вернуться в Англию, поэтому обстоятельства вынудили Байрона переехать в дом на берегу.
