Лорд Байрон. Заложник страсти - страница 189
Когда «Геркулес» плавно вошел в порт Ливорно днем 21 июля, Байрона приветствовал салют тринадцати орудий с ионийского судна. Его командир, капитан Георг Витали, уже получил согласие Байрона на свою просьбу отправиться вместе на родину. Джеймс Гамильтон Браун, шотландец, уволенный со службы в Греции из-за его сочувствия восставшим, также просил взять его на борт. Он говорил по-итальянски и по-новогречески и много знал об английских правителях на островах. По его совету Байрон решил переменить место назначения своей экспедиции с Занта, рекомендованного Блэкиером, на Кефалонию, находившуюся под командованием полковника Чарльза Джеймса Нейпира, единственного англичанина, сочувственно относящегося к освободительной борьбе греков.
Переполненное судно вышло из гавани 24 июля и направилось на юг, к Мессинскому проливу. Погода стояла хорошая, и все собрались на палубе. Это было прощанием Байрона с Италией, где, невзирая на бесцельные скитания, он провел одни из самых счастливых и плодотворных лет своей жизни. Теперь судьба вела его к Греции и неясной цели, отчасти по причине неудовлетворенности жизнью, но большей частью по велению обстоятельств и славы Байрона и сложности его характера, не дающей ему возможности поступать так, как ожидают окружающие. И все-таки он еще не сжег за собой все мосты. Он писал Барри: «Я очень прошу вас позаботиться о моей дорожной карете, с которой я ни за что не расстанусь».
Ясной ночью судно подошло к Стромболи. Байрон находился на палубе до утра, обмениваясь жуткими историями с Трелони и Брауном и глядя на вулкан. Сойдя в каюту, Байрон сказал Трелони: «Если я проживу еще год, то опишу эту сцену в пятой песне «Чайльд Гарольда». Браун заметил, что во время плавания Байрон в основном читал произведения Свифта, и полагал, что он намеревается написать очередную песню «Дон Жуана». Но Байрон ничего не писал, кроме нескольких писем. Браун также заметил, что он читал Монтеня, Вольтера, «Переписку» Гримма и Ларошфуко.
К тому времени как «Геркулес» вышел в Ионическое море, настроение Байрона значительно улучшилось. Он легко сошелся с товарищами по кораблю. Трелони вспоминал: «Я никогда не плавал с лучшим спутником, чем Байрон. Он был почти всегда весел, никого не беспокоил, никем не командовал, не жаловался и не вмешивался в работу команды. Когда у него что-нибудь спрашивали, он отвечал: «Делайте как сочтете нужным».
Каждый полдень в хорошую погоду Байрон и Трелони плавали в море, не боясь акул, которых и вправду не водилось в этих водах. Иногда они давали выход веселью в мальчишеских шумных играх. Однажды, по словам Трелони, они выпустили из клеток уток и гусей и вместе с ними и собаками прыгнули в воду, обрядив одну из собак в новый алый жилет капитана Скотта.
Байрон взял с собой трех особенно верных слуг. Это были венецианский гондольер Тита, испугавший доктора Бруно, слуга-англичанин Флетчер, сопровождавший Байрона в первое путешествие в Грецию, и Лега Замбелли. Браун говорил, что Байрон «иногда очень хвалил своего аккуратного и скрупулезного старика Легу, мажордома». Байрон также взял у Трелони чернокожего слугу-американца, который хорошо готовил.
Флетчер, помнивший о неудобствах проживания в Греции, считал, что его хозяин сошел с ума, решив вернуться туда. Трелони вспоминал его бурный протест и ответ Байрона: «Это правда для тех, кто привык узко смотреть на вещи!» Трелони заметил: «После долгого молчания он продолжал: «Я был счастлив в Греции, счастливей, чем прежде или после, и если, по словам публики, в чем я несколько сомневаюсь, я писал хорошо, то это было или в Греции, или о Греции».
2 августа они заметили острова Кефалонию и Зант. Судно взяло курс на Кефалонию. Когда Байрон увидел в отдалении горы Морей, то произнес: «Не знаю почему, но я чувствую себя так, словно одиннадцать горьких лет упали с моих плеч и я вновь несусь по морю со стариной Бэтхерстом на его фрегате». Ночью корабль встал на рейд, а на следующее утро бросил якорь недалеко от Аргостоли, столицы острова.
