Еще одна темноглазая девушка выражала крайний интерес к поездке Байрона и надеялась добраться до Женевы прежде него. Клер Клермонт выехала из Дувра с Перси Шелли и Мэри Годвин 3 мая и написала Байрону из Парижа: «Я приняла имя мадам Клервилль, потому что вы сказали, что вам нравится имя Клер, но вы терпеть не можете окончание «Монт» из-за той ужасной женщины. И я предпочитаю быть замужней женщиной, потому что это отчасти так (намек на то, что она уже знала или подозревала о том, что беременна от Байрона. – Л.М.), к тому же за границей мадам может делать все, что ей заблагорассудится… Не знаю, как обращаться к вам: не могу называть вас другом, потому что, несмотря на мою любовь к вам, вы совсем не обращаете на меня внимания…»
Тем временем Байрон неторопливо путешествовал по берегу Рейна. В Колоне он посетил собор и церковь Святой Урсулы, где, согласно легенде, были похоронены кости одиннадцати тысяч девственниц. Эта легенда всегда интересовала его, и в «Дон Жуане» он вновь обратился к ней:
Одиннадцати тысяч дев блаженных
И потому, наверное, нетленных.
(Перевод Т. Гнедич)
Путешествуя по западному берегу Рейна, Байрон был очарован открывшимся пейзажем. «Зубчатые скалы» были бы ему «вдвойне милее», если бы их видела Августа. В Базеле уже была Швейцария. Моратское поле, где в XV веке швейцарцы разбили бургундцев, дало Байрону материал для новых строк «Чайльд Гарольда». Как и другие проезжие, он взял на память несколько костей, которые «могли бы составить четверть героя», угрюмо хвастался он.
Путешественники добрались до Женевского озера. Байрон был околдован: «Озеро Леман обратило ко мне свое хрустальное чело». Уже ночью они подъехали к отелю «Англетер» на дороге, ведущей в Женеву, в миле от города. Усталый и раздраженный необходимостью формальной записи, Байрон в графе «Возраст» написал: «100 лет». Клер, взволнованно следившая за ним и знавшая теперь, что ждет ребенка от самого знаменитого поэта в Англии, увидела журнал регистрации и написала шутливые строки: «Жаль, что ты так состарился, хотя на самом деле я думала, что тебе двести лет, судя по нашему медленному продвижению… Да пошлет тебе Господь сладкий сон – я так счастлива».
Однако Байрон не спешил возобновлять отношения с этой назойливой девушкой. На следующий день он двинулся в Женеву в поисках дома на лето. Его направили на виллу Диодати в деревне Колонь, в двух милях к югу от Женевы, на противоположном берегу от их гостиницы. Вилла стояла примерно в двухстах ярдах от озера на холме, откуда открывался прелестный вид на синие воды, город по левую руку и горы Юра, возвышающиеся вдалеке. Вилла принадлежала Эдуарду Диодати, потомку Чарльза Диодати, который был другом Джона Мильтона. Однако она оказалась меньше и дороже, чем надеялся Байрон. Он решил поискать еще.
Клер написала ему два жалобных и нежных письма, на которые Байрон, судя по всему, не ответил. На следующий день, когда он с Полидори вылез из лодки после охоты, их ожидали Клер, Мэри и Шелли. Когда два поэта встретились на берегу Женевского озера, завязалась дружба, ставшая самой знаменитой в истории литературы.
Шелли было тогда лишь двадцать три года, и он был автором поэмы «Королева Маб».
Шелли, как и Байрон, стеснялся незнакомых людей. Однако их застенчивость тут же исчезла, стоило им заговорить об известных вещах. Начиная с того дня Байрон все больше времени проводил с семьей Шелли. Их дружба окрепла, и Байрон привык к обществу обеих женщин. Ни Мэри, ни Шелли еще не знали о близости Байрона с Клер, и Байрон не спешил об этом говорить. Они вместе обедали и катались на лодке. Байрон рассказывал им о знаменитых писателях, которых встречал в Лондоне.
Мэри, очарованная Байроном с их первой встречи в Лондоне, позднее вспоминала об их ночных поездках по озеру: «Волны были высоки и прохладны… «Я спою вам албанскую песню! – вскричал лорд Байрон. – Настройтесь на грустный лад и внимательно слушайте». Это был странный дикий вой, но он объяснил, что это точная имитация дикой албанской мелодии, и рассмеялся нашему разочарованию…»
В один из таких вечеров появились новые строки «Чайльд Гарольда», на которые Байрона натолкнули небо, вода и беседы с Шелли. Очарованный красноречием Шелли, он поддался вордсвортскому пантеистическому мировоззрению. Только Шелли удалось показать всю прелесть теории Вордсворта, который тоже хотел «разорвать ледяные узы бытия». Однако Байрон всегда возвращался к ощутимой реальности, куда бы ни завела его фантазия. Позднее он говорил Медвину: «В Швейцарии Шелли усыплял меня теориями Вордсворта, но помню, потом я читал его произведения с удовольствием».
