В беднейших кварталах Лондона у женщины было мало способов заработать на жизнь. Самый распространенный — проституция. Продажные женщины хоть получали побольше наемных работниц. Власти смотрели на их порочное занятие сквозь пальцы, разве что запрещали шляться по улицам в поисках клиентов. А потому все эти "Мэри-нас-потрогай" каждый вечер слонялись по пивным, пытаясь подцепить какого-нибудь забулдыгу с торчащим из брюк кошельком. Заодно и сами хлестали джин под завязку. Выпив, охотиться было легче, а жить теплее.
У большинства проституток Ист-Энда не имелось даже своей комнаты. Они были и впрямь уличными потаскушками — они жили на улице, уходя спать в приюты для бездомных или публичные ночлежки. Таковых в городе было две-три сотни. Каждую ночь здесь укладывались вповалку 8-9 тысяч человек. Кровать на одного стоила восемь пенсов, на двоих — четыре пенса. Место на скамейке, где спали сидя, обвязавшись веревкой, стоило всего пенни.
Клиенты платили проституткам по два-три пенса; часто расплачивались не монетой, а едой, например, караваем хлеба. В фильмах о Джеке-Потрошителе убийца расправляется с красивыми, стройными женщинами, опрятно одетыми и, очевидно, хорошо пахнущими. На самом деле, героини той мрачной истории скорее напоминали современных вокзальных бомжих.
Относясь к клиентам по принципу "пришел, увидел, победил", проститутки Ист-Энда "все свое носили с собой". Напяливали на себя сразу по несколько поддевок и две-три юбки. Это хоть согревало в сырую, холодную погоду, а такое ненастье держалось большую часть года. На ноги эти "барышни подворотен" натягивали мужские сапоги. В них легче было смыться от врагов или полисменов, а в критическую минуту можно было крепко двинуть сапогом обнаглевшего клиента или товарку, перешедшую тебе дорогу.
Бобби в доме шотландских послов
Свалки и вонь, чердаки и подвалы, пьянство и драки. Смертный бой в каждом доме. Брат избивает брата, муж издевается над женой, отцы колотят детей. В мертвых глазницах домов бродят какие-то тени, но скоро и они отомрут. Страшный город! Кажется, что эти строки Рильке написаны именно о Лондоне ХIХ века:
В подвалах жить все хуже,
все трудней.
Там с жертвенным скотом,
с пугливым стадом
Схож твой народ осанкою
и взглядом.
Твоя земля живет и дышит рядом,
Но позабыли бедные о ней"
(пер. В.Микушевича)
В Англию российские туристы приезжают не часто, но те, кто доберутся до Лондона, вряд ли поверят, что таким был город всего сто лет назад. Лондон изменился до неузнаваемости — изменился без всяких революций. Немалая заслуга в этом принадлежит тысячам честных "холмсов", боровшихся с преступностью на всех уровнях и должностях. Все они — от рядовых полицейских до министров — совместными, слаженными усилиями вычистили эти трущобы, превратили Лондон в образцовый капиталистический город.
Начиналось все в ту эпоху, которую мы называем "байроновской". Сэр Роберт Пиль, министр внутренних дел, был человеком энергичным. Именно по его инициативе в 1829 году была создана Metropolitan Police Force, столичная полиция. Сделать это было, кстати, нелегко. Британцы гордились своими свободами и не хотели появления у себя "полицейских ищеек". Если жители других европейских стран находились под бдительным присмотром жандармов, то здесь о жандармерии и слышать не хотели. И все-таки Пиль настоял на своем, зная, как жители Лондона боятся приближения темноты, а с ней — воров и убийц. Парламент принял "билль о столичной полиции".
Конечно, и прежде в Лондоне было кому охранять покой горожан. В 1800 году в городе насчитывалось около двух с половиной тысяч ночных сторожей и констеблей. Они патрулировали городские районы, в которых проживали сами и где хорошо знали всех окрестных жителей.
Численность полицейских поначалу определили в три тысячи человек. В среднем на 500 горожан приходился один полисмен. Питомцев Роберта Пиля прозвали "пилерами" (Peelers) или "бобби" (это название дожило до наших дней). Поначалу дела у полисменов шли не лучше, чем у их предшественников. Если констебли порой "знали о каждом горшке на кухне" своих подопечных, то "бобби" не знали и самих подопечных. К тому же низкое жалованье не делало полисменов более решительными.
