— Все ждут виновника торжества, — прохрипел, заглядывая в дверь, какой-то глубокий старик, и хозяин дома поспешно поднялся.
— Уже пора резать торт?
— Еще нет, но ведь без тебя…
— Сейчас идем.
Судя по оживлению, царившему в гостиной, веселье было в разгаре. Комната, служившая буфетной, была переполнена, гости, сначала державшиеся несколько натянуто, теперь чувствовали себя более раскованно, на лицах играли улыбки. Раздались отдельные хлопки.
— Ждем речи, ждем речи! — нестройным хором потребовали подвыпившие гости.
Балестрини увидел Ренату и Вивиану — они беседовали в уголке, у открытой двери на балкон. Поискав взглядом Витторио Де Леонибуса, он почувствовал, как кто-то коснулся его руки. Это был Джиджи Якопетти, рядом с ним стоял адвокат Вальери. Пристально глядя на Балестрини, Якопетти спросил:
— Куда это ты запропастился?
— Выходил поговорить по телефону. Приветствую вас, дорогой адвокат.
— Добрый вечер, Балестрини. Как поживаете?
— Неважно.
Они пошутили по поводу ораторских способностей виновника торжества. Начав с извинений «за несколько хриплый из-за разыгравшейся простуды голос», прокурор принялся разглагольствовать о том, что из-за пошатнувшегося здоровья ему, возможно, раньше времени придется подать в отставку; в ответ раздался хор огорченных голосов, не допускающих такой возможности. Тут из бутылок с шампанским с треском вылетели пробки, и раздались аплодисменты.
— Вот уже двадцать лет я слушаю его жалобы, а он все живехонек, — заметил изысканно одетый господин с бородкой, обращаясь к своей соседке, и с усмешкой посмотрел на троих судейских, ожидая одобрения, которого, однако, не последовало. Только адвокат Вальери чуть смущенно улыбнулся. Он напоминал одного из персонажей Мордилло[14], хотя и не выглядел столь комично.
Возможность поговорить представилась только около одиннадцати, когда дуэт пожилых гитаристов во фраках начал развлекать присутствующих традиционными народными римскими мелодиями, а официанты стали разносить прохладительные напитки.
— Послушай, извини, мне нужно тебя кое о чем спросить, — сказал Балестрини, увлекая коллегу в сумрачный уголок большого балкона. Де Леонибус уже подвыпил и поэтому был как никогда любвеобилен. Он попытался обнять Балестрини, а когда это не удалось, крепко взял его под руку.
— Ну, конечно. Слушаю тебя.
Балестрини почувствовал, что, только сразу все выложив, он сумеет скрыть свое возрастающее замешательство. Он решил принять шутливый тон.
— Шеф попросил меня заняться делом Буонафортуны, поскольку ты, видите ли, пожелал умыть руки. Ну ты настоящий Иуда! Хоть предупредил бы меня заранее, тогда и я сумел бы отвертеться.
Де Леонибус попался на удочку и заговорщически толкнул его локтем.
— Значит, ты согласился? Ну что ж, тем хуже для тебя. Что до меня, то я не желаю даже слышать об этом деле. Никто не имеет права заставить меня заниматься им насильно.
— Ну, это ты уж слишком. Да и чего ты, в сущности, так боишься?
Витторио Де Леонибус ростом был под два метра и весил соответственно. Он по-медвежьи сжал Балестрини, но на лице у него появилось настороженное выражение.
— Слушай, Андреа, внимательно. Еще раз повторяю: никто не имеет права заставить меня заниматься этим делом насильно.
Необходимость продолжать дипломатическую игру явно отпадала. Балестрини посмотрел на приятеля, не пытаясь скрыть охватившего его замешательства.
— Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? В конце концов, кто они такие? Кто такой этот Буонафортуна?
— Думаю, он из «красных бригад», а остальное меня не интересует. Косой он, кривой, любит ли компот, избегает ли женщин — не желаю ничего о нем знать! Ты слышал, что они говорят? Все их идейные вожди за решеткой, но рядовые бойцы на свободе. Идеологически они, может, и не очень-то на высоте, зато стрелять умеют. Но, послушай, ведь нам-то с тобой все это прекрасно известно, и, по-моему, просто идиотизм повторять одно и то же…
— А по-моему, нет. Ведь я согласился вести расследование. И поверь мне, я не такой уж смельчак. Не отрицаю, некоторый риск, возможно, и есть. Мы-то знаем, что они за люди, и мы…
