Мы сегодня живём комфортнее, чем наши дедушки и бабушки, но лучше ли мы понимаем жизнь, чем они? Едва ли. Уже в ХХ веке выдающийся философ Лев Шестов писал об этом без тени сомнения: «В последних вопросах бытия мы нисколько не ближе к истине, чем самые отдалённые предки наши. Это всем известно» («Апофеоз беспочвенности», 1919). А если так, то к их мнениям стоит прислушаться, тем более, что это мнения людей неординарных, по-настоящему мудрых.
При этом я подчёркиваю: прислушаться, а не послушно присоединиться. Прав был догадливый читатель: нет и не может быть никакой «общей теории счастья», а потому я не смогу прочитать вам курс лекций по этой теории, даже если бы мог и хотел этого. Европейский человек вот уже два столетия отчётливо осознаёт себя индивидуальностью, то есть созданием уникальным, неповторимым, непохожим на других. «Не сравнивай: живущий несравним», – написал поэт Осип Мандельштам. И как неповторимы наши внешность, характер, судьба, – так же неповторимо и счастье каждого из нас. А значит, просто «списать» его у кого-нибудь из мудрецов прошлого, как мы списывали когда-то на уроке контрольную у соседа-отличника, невозможно.
И это тоже давно известно. Тот же Лев Шестов писал: «Люди обращаются к философам за общими принципами. И так как философы тоже люди и сообразуют своё производство с потребностями рынка, то они большей частью и занимаются изготовлением общих правил. Меж тем является вопрос: какой толк в общих правилах? Почти одновременно с вопросом приходит и ответ: никакого. Природа повелительно требует от каждого из нас индивидуального творчества. Люди не хотят этого понять и всё ждут от философии последних истин, которых не было, нет и никогда не будет. Истин столько, сколько людей на свете. Да почему бы, в самом деле, каждому взрослому человеку не быть творцом, не жить на свой страх и не иметь собственного опыта? Детей, подростков, даже юношей можно водить на помочах, учить. Но совершеннолетних, ищущих указки, следует всячески клеймить и порицать. В них говорит лень и трусость. Они боятся попробовать и потому вечно ходят за советами к мудрецам. Мудрецы же без колебания берут на себя ответственность за жизнь других. Они выдумывают общие правила, как будто им в самом деле доступны источники познания, закрытые для обыкновенных смертных. Пустое!.. Горе тому, кто вздумал бы строить свою жизнь по Шопенгауэру, Гегелю, Толстому, Шиллеру или Достоевскому! Их можно и даже должно читать – но жить надо своим умом… Значит, выхода нет! Хочет человек или не хочет, рано или поздно придётся ему признать непригодность всякого рода шаблонов и начать творить самому» («Апофеоз беспочвенности»).
Прошло сто лет, и нынешний русский философ Валерий Губин в своей глубокой работе «Жизнь как метафора бытия» (2003) пишет о том же: «Нет никаких истин вообще, есть истина, добытая живым человеком в его личном опыте. И только в этом случае она будет истиной, а не абстрактной научной или философской идеей. Найти истину в мёртвом и неподвижном мире, в котором только и умеет властвовать рационализм, невозможно. Истина сделана не из того материала, из которого формируются идеи. Она живая, у неё есть свои требования и вкусы, она больше всего боится того, что на нашем языке называется воплощением, – боится так, как всё живое боится смерти. Оттого её может увидеть только тот, кто ищет её для себя, а не для других».
Никто за вас самих не найдёт для вас ваше счастье. Только вы сами можете это сделать. – А можем ли? – спросит кто-нибудь из читателей. – Можем, – уверенно отвечу я вслед за очень многими людьми. Мы должны быть счастливы, и мы можем быть счастливы. И первое, чего я хочу добиться этой книгой, – это защитить идею счастья от ленивых нытиков, от трусливых циников, а также от лукавых спекулянтов, зарабатывающих на нашем неумении быть счастливыми без помощи других.
Мы можем найти счастье, потому что это удалось уже очень многим людям, жившим в самые разные времена и в самых разных странах, великим и самым обыкновенным, всемирно знаменитым и совсем безвестным. Можем, потому что и сегодня это удаётся очень многим людям.
