Во время Мировой войны имя Савинкова потонуло в патриотическом гомоне и в трубном звуке фронтовых репортажей. Его стали забывать. Но — революция. В апреле семнадцатого Савинков появляется в Петрограде, и его сразу же подхватывают жадные волны революционного моря. Керенскому — который в начале взлёта — нужны соратники с громкими революционными именами. Савинков как нельзя боле подходит. В мае Керенский, никогда не державший в руках боевого оружия, становится военным министром, а Савинков, никогда не служивший в армии, назначен комиссаром Временного правительства при штабе 7-й армии; через месяц — комиссаром при штабе Юго-Западного фронта; ещё через месяц — управляющим Военным министерством и комиссаром при Ставке Верховного главнокомандующего. Верховный в это время — Корнилов. Так вырисовывается триумвират: Керенский — Савинков — Корнилов. Бомбист Савинков — посередине между адвокатом и генералом.
«Как Цезарь между Помпеем и Крассом», — наверно, так он думал. Если Полковников спал и видел себя в сюртуке Бонапарта, то Савинков не иначе по ночам перед зеркалом примерял тогу Гая Юлия. Человек безграничных амбиций, он не мог представить себя в триумвирате менее чем Цезарем.
Но выступление Корнилова и истерика Керенского спутали все карты. Триумвират развалился. Савинков рассорился с Керенским и в одночасье оказался не у дел. Остановленный на самом взлёте, Савинков не может с этим смириться, он ищет, к чему бы приложить своё честолюбие и свою разрушительную энергию. Он обращается к казакам. (Приятельница всех писателей и политиков того времени Зинаида Гиппиус записывает в дневнике 20 сентября: «Вчера Борис. У него теперь проект соединения с казаками…»[2]). Казаки кажутся ему той силой, которую он сможет использовать для нового захода во власть. Расчёт весьма прозрачный, если вспомнить, что казачьи полки 3-го конного корпуса ближе всего стоят к столице. Есть и ещё один мотив: Дон и недавно избранный атаманом войска Донского генерал Алексей Максимович Каледин. Хлипкому Петрограду Дон с атаманом во главе представляются чем-то вроде Тамерланова воинства. (Зинаида продолжает: «…И если не выйдет с ними газета — ехать на Дон».) Газета для Савинкова — дело десятое, чтобы было о чём с дамами поговорить. Из петроградского далека ему видится: казачий круг — вот точка опоры для того, чтобы перевернуть историю.
На Дон смотрит не только эта пара глаз. Смотрит и Полковников, смотрит и ещё кое-кто… Но обо всём в своё время.
«Соединение с казаками» приносит плоды: в исходе сентября Савинков избирается во Временный совет республики (Предпарламент) от казачьих организаций Кубани (на Кубани, кажется, никогда в жизни не бывал). Конечно, говорильня эта ему не нужна, но нужны знакомства, связи, контакты — ими, как осенней паутиной, наполнен воздух Мариинского дворца. Вот, например, зачастил сюда старичок-генерал, круглоголовый, с фельдфебельскими усами… Кто это? Минуточку терпения.
Большевики, подталкиваемые «революционной инициативой низов», боязливо готовятся к свержению Временного правительства — у всех на виду, не таясь. Савинкову это на руку. Как и Полковников, он ждёт уничтожения Керенского руками большевиков; как и Полковников, рассчитывает быть вознесённым на волне антибольшевистского негодования. Заговорщик по натуре, он начинает лепить второй триумвират — вступает в тайный контакт с Полковниковым и Красновым, для того, чтобы в нужный момент соединить их, стать посредине.
Момент вот-вот настанет: Керенского обложили со всех сторон. Но…
Алексеев
В этой хитро написанной пьесе есть ещё одно действующее лицо: тот самый пышноусый старичок в генеральском мундире, с которым не раз здоровался Савинков в коридорах Мариинского дворца.
Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев.
Роль Алексеева в событиях семнадцатого года определяется тем, что он успел предать всех, с кем был связан тайно или явно. Это особенно интересно, если учесть, что до рокового февраля его офицерская репутация выглядела безупречной.
Сын фельдфебеля, дослужившегося до майорского чина, — солдат от природы. Гимназист, вольноопределяющийся, юнкер, офицер, генерал. Русско-турецкую войну отвоевал прапорщиком; Русско-японскую — генерал-майором; между войнами окончил Академию Генерального штаба по первому разряду. Идеальный штабист. Кавалер ордена Святого Владимира трёх степеней, Георгия — четвёртой, Белого орла; полный кавалер орденов Станислава и Анны. Сорокалетие службы отметил в последнем предреволюционном году. Последняя должность перед революцией — с августа 1915-го — начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего (на телеграфном языке войны «наштаверх») — при главковерхе государе императоре.
