Картина впрямь грандиозная. И не только грандиозная, но и потрясающая воображение! Стоит, однако, приглядеться к ней, и сразу же захочется снять с предыдущей фразы восклицательный знак, перехлестнувшийся в ее финал через границу пародийного текста. Слишком сильна в чеховском «романе» концентрация вот этого самого «псевдо»: получается «псевдопотрясающая» (если говорить о восприятии) «псевдокартина» (если касаться художества). Но что такое «псевдо» в литературоведческой терминологии? Шаржирующий, карикатурный акцент! Остранение!
Присмотримся, какими средствами оно пользуется. Прежде всего останавливает на себе внимание (а вернее, мешает остановиться, задержаться на чем бы то ни было) головокружительный темп повествования: события несутся, наскакивая друг на друга, словно карета, влекомая взбесившимися лошадьми, герои дергаются, точно в кадре немого кино, да и речи их скупы, как титры к этим фильмам.
Нагнетаются повторы слов, обесценивающие эти слова («страшные легенды», «страшная пропасть»). Тиражируются одинаковые синтаксические конструкции — эта монотонная риторика компрометирует изрекаемые повествователем сентенции («луна — беспристрастный, молчаливый свидетель», «жерло вулкана — пасть земли», «взгляд есть меч души» и т. п.). Сочиняются мнимые каламбуры или афоризмы, готовые, впрочем, сойти за мимолетную небрежность разговора («бездна без дна»). С ними соседствуют неуклюжие потуги говорить «красиво», «художественно» («было темно, как в шляпе, надетой на голову»).
Другой ряд шаржевых мотивов — наукообразные детали с обязательными количественными уточнениями («По небу пролетело несколько метеоров. Я начал считать их и насчитал 28», «зажгло восьмиэтажный дом»). Особое предпочтение отдается реалиям «модным» — по временам чеховским (а не по романтическим). Здесь на первом месте стоит электричество («огни св. Эльма с треском пролетали над нашими головами», «в глазах моих светилось электричество», «гальванический ток пробежал по нашим телам»). Ученой интонации подыгрывает повторяющаяся аббревиатура «св.» вместо «святой».
Гротесковый характер присущ повадке повествователя, то и дело кажущего из-за занавеса свой задранный кверху самодовольный нос. Он — актер и в этом качестве склонен созерцать собственную персону со стороны. Он откровенно любуется окружающей его бутафорией и вслух скорбит о ее неполноте: «Недоставало только лавы!»
Мы перебираем явления одного художественного плана — те, что «снижают» оригинал, заостряют его специфические особенности, обнажают его причуды, склонные разрешиться пороками или недостатками. Посредством таких черточек — смеховых акцентов, риторических ударений, воспламеняющих искр осуществляется в пародии остранение. Из них складывается «кривизна» комического зеркала.
Но мы помним: зеркало пародии служит еще и прямому показу действительности, то есть другого зеркала, другой литературной вещи. Оно средство остранения, но оно одновременно инструмент узнавания. Настолько ли верна чеховская пародия духу своего объекта, чтобы вызвать однозначную читательскую реакцию: «Боже! Да ведь это Виктор Гюго!»?
Отчасти этот вопрос уже освещен — с помощью комментария к «роману». Однако сила Чехова — не в умелом подборе двух-трех подобий, двух-трех лексических или синтаксических подробностей, сколь бы красноречивы они ни были. Пародисту оказывается по плечу имитировать мыслительный «почерк» великого романтика, сконструировать действующую модель его стилистики.
Цитирую: «Одно из свойств, отличающих гениев от обычных умов, состоит в том, что у гениев — двойное отражение, подобно тому, как карбункул… отличается от хрусталя и стекла тем, что обладает двойным преломлением.
Гений и карбункул, двойное отражение и двойное преломление — явление морального порядка соответствует явлению физическому.
Но существует ли в природе карбункул, этот драгоценнейший из драгоценных камней? Это еще не выяснено. Алхимия отвечает — да, химия же продолжает искать. Что до гения, то он существует. Достаточно прочесть первый попавшийся стих Эсхила или Ювенала, чтобы найти этот карбункул человеческого мозга.
