Посмотрите, как решительно прокладывает себе путь принцип симметрии (не только зрительной, но и этической) в «Метаморфозах».
Пролог завершается гибелью нимфы, от которой остается только как бы звуковая тень.
Основной сюжет строится по той же схеме. Нарциссу взамен реального партнера по любви, каковым собиралась стать злополучная нимфа, опять же достается бесплотный призрак, только не звуковой, а визуальный. А потом он и вовсе становится своим собственным метафорическим эхом (только с маленькой буквы, а не с большой) — цветком.
Итак, превращается в ничто нимфа — и превращается в ничто Нарцисс. Печальная участь героя запрограммирована судьбой героини; героиня и носит пророческое — по сложившимся обстоятельствам — имя: Эхо. Ведь в данном контексте Эхо — звуковой эквивалент зеркального отражения. Так что уже в имени нимфы предсказано будущее Нарцисса. И страхи Робинзона, о которых выше шла речь, выходит, не пустой каприз, а древний рефлекс, сохраненный генетической памятью.
Композиционная симметрия — всего только внешнее раскрытие внутреннего контрастного сопоставления «пролог — основной сюжет», оглашающего банальную, но вместе с тем прагматически целесообразную истину: вина соизмерима с последующей карой; как аукнется, так и откликнется. Для того чтобы построить художественную модель данной этической догмы, мифология (или Овидий как ее толкователь и герольд) использует инструмент зеркального отражения.
Условность приема очевидна. Между холодностью Нарцисса к некой нимфе и его влечением к самому себе — в системе реальных связей очень мало общего. Хотя что-то общее все же отыскивается — по закону сохранения энергии, так сказать: чувство, недоданное в одном месте, находит себе выход в другом месте. Но (имея в виду запросы земной правды) уже ничего общего не найти в самой симметрии страданий — нимфа низводится на уровень звука, юноша — на уровень растения. Такой рифмовки причин и следствий настоящая жизнь не знает. Ее придумывает искусство — чаще всего не по стихийному наитию, не по капризу, а по рескрипту этики, по команде свыше. Взаимодействием событий теперь занимаются боги, зачастую путающие логические кодексы с эстетическими, эстетические с моральными и т. д.
Игровая фантазия олимпийцев и вовлекает в орбиту художественного повествования зеркальное отражение.
Быть может, кому-нибудь из них зеркало кажется подобием весов, служащих символом правосудия (и, стало быть, справедливости). И на самом-то деле сходство неоспоримо. В обоих случаях материальный предмет участвует в членении действительности на две части, связанные отношениями парности. То есть одна часть не существует без другой, раскрывает свое значение применительно к жизненному контексту совместно с другой, образуя тем самым новую явь исследуемого, балансирующего, живого равновесия.
Этот механизм способен приводить в движение целые сюжеты, поскольку являет собой систему социальных и психологических мотивировок, чреватых следствиями. Из этического рождается эпическое.
Здесь пора остановиться для объяснения по терминологическим вопросам.
Зеркало — феномен, материальный предмет, широко используемый искусством, в частности литературой. Зеркало — еще и образ этого материального предмета, метафорическое его прочтение. Зеркало — еще и логическое понятие, снимающее различие между конкретным предметом отражающей поверхностью — и абстракцией — отражением. Почти каждый зеркальный эффект можно считать отражением, и почти каждое отражение зеркальным эффектом. Термины настолько взаимозаменяемы, что мы их чередуем, подставляя один вместо другого и т. п.
Менее очевидна трактовка других «оптических» мотивов. Так, например, в некоторых случаях зеркальный образ приобретает себе подражателя в тени. Играючи, можно было б сказать: тень обзаводится тенью в виде тени.
Зеркало — отражение — тень. Если бы синонимическая обстановка нашей проблемы исчерпывалась этим — достаточно наглядным — рядом, не стоило бы терять время на констатацию очевидного или полуочевидного. Но, увы, по ходу разговора непременно возникают иные обстоятельства, позиции и конфронтации. Там зеркало присутствует, но его наличие проходит незамеченным. Здесь, наоборот, его как бы нет и в помине, а между тем все вокруг организовано специфическими зеркальными зависимостями.
