Литературное произведение: Теория художественной целостности - страница 177
Характерные приметы темы "я": относительная краткость колонов, фразовых компонентов и фраз, преобладание в акцентных характеристиках типа мм (ударный зачин и ударное окончание); тему «они», напротив, отличает больший объем ритмических единиц и возрастание роли безударных зачинов и особенно окончаний. А в некоторых моментах ритмического развертывания совмещаются друг с другом противоположные признаки, и это приводит к максимальному выделению именно этих фрагментов: таким образом чаще всего выделяются слова-символы у Достоевского, в рассматриваемом абзаце таково трижды повторенное слово «истина», оформленное малым колоном и самым безударным на общем фоне дактилическим окончанием.
Аналогичным совмещением ритмического развертывания и свертывания выделяются в следующем абзаце первой главы отмеченные не только ритмическими повторами, но и графически – курсивом – сочетания: «все равно», «ничего при мне не было»: "…Может быть, потому, что в душе моей нарастала страшная тоска по одному обстоятельству, которое было уже бесконечно выше всего меня: именно – это было постигшее меня одно убеждение в том, что на свете везде все равно… Я вдруг почувствовал, что мне все равно было бы, существовал ли бы мир, или б нигде ничего не было. Я стал слышать и чувствовать всем существом моим, что ничего при мне не было… Но мне стало все равно, и вопросы удалились". Здесь ритмическими повторами подчеркивается совмещение семантических противоположностей: все равно и все вопросы одновременно совпадают и противостоят своему антиподу – ничего, и таким образом подготавливается последующее переосмысление, о котором еще пойдет речь ниже.
Новой линией противопоставлений является в дальнейшем ритмически закрепленный контраст описания мрака (см. троекратный повтор: «мрачный, самый мрачный вечер… не может быть более мрачного времени… это был самый холодный и мрачный дождь») и выделение еще одного слова-символа, звездочку, с последующим развитием и сближением этих противоположностей – "…звездочка дала мне мысль: я положил в эту ночь убить себя" ( характерен опять-таки троекратный повтор этого сочетания: «звездочка дала мысль»).
А затем общее противопоставление «я – они» получает одно из самых острых выражений в особом ритмическом оформлении темы девочки. Характерны здесь, в частности, детские уменьшительные слова – платочек, ручки, мамочка и др. – и нарастающая интонационная напряженность. И чем острее и непосредственнее высказывается здесь детское отчаяние, тем сильнее противостоит ему реакция героя: «Я обернул было к ней лицо, но не сказал ни слова и продолжал идти, но она бежала и дергала меня, а в голосе ее прозвучал тот звук, который у очень испуганных детей означает отчаяние … Но я не пошел за ней, и, напротив, у меня явилась вдруг мысль прогнать ее».
И недаром, когда это вершинное обособление "я" будет радикально переосмыслено в столь же максимальную обращенность ко всему миру, финальным и наиболее острым его выражением будет опять-таки обращенность к девочке. И когда во второй главе проходящее через весь рассказ противопоставление «я – они» получает еще одно обобщающее выражение: "… может быть, весь этот мир и все эти люди – я-то сам один и есть", то в строении и этой вершины обособления опять-таки реализуется намек на будущую полноту включения мира в "я".
Приведенные отдельные примеры позволяют увидеть, как в отдельных фразах и абзацах своеобразно повторяется композиционный принцип целого: движение от свернутых кратких форм к их разветвлению в центре и последующему свертыванию в кольцевой композиции – в кратких финальных заключениях. В отношениях глав таким кульминационным центром развертывания является третья глава, содержащая собственно сон героя и представленные в нем картины райской, счастливой жизни. И очень показательно, что начинается эта глава с описания выстрела в сердце – смерть символически включается в ту полноту мира, которую должен вместить в себя человек.
