Всеми этими средствами формируется ритмическое нагнетание во внутренне расчлененной периодической речи, яркий образец которой можно увидеть, например, в заключительной фразе с анафорической трехчленно-стью строения: «Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на небо и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде». Нагнетание обеспечивается следованием друг за другом и взаимным усилением трех соподчиненных конструкций, причем средняя, в свою очередь, делится на три фразовых компонента, а к этому добавляется еще ряд однородных двучленов внутри колонов и их сочетаний («наляжет и отделит», «белые и палевые», «гром и блеск», «кричат и прыгают …») >34 .
Виктор Шкловский писал об этом финале: «Патетический конец „Невского проспекта“ стилистически противопоставлен ироническому и спокойному началу повести. Конец дан как лирическое выступление автора, говорящего о лжи города и о жестокости жизни. Меняется тон и ритм произведения. Ввод лирического голоса автора и дает развязку всему произведению» . Вместе с тем начало повести тоже неоднородно в ритмико-интонаци-онном отношении. Ритмически противопоставлены, например, третий и четвертый абзацы, причем характеристики последнего абзаца вступления по ряду показателей (особенно по росту ударных окончаний) как раз приближаются к заключению повести. И фрагмент этот действительно отмечен не только нарастающей напряженностью, но и тематическими перекличками с «ночным» финалом ("Но как только сумерки упадут на дома и улицы… с тем, чтобы заглянуть под шляпку издали завиденной дамы… – Но боже вас сохрани заглядывать дамам под шляпки… " и т. п.).
Вообще, в особой выделенности финального обращения к читателю отразилась важная особенность ритмического движения в произведении Гоголя – его нарастающая напряженность, тяга к усилению, «заострению» ритмического хода «пиками отдельных песенных строф», которые, как писал Белый, «действуют мощно лишь потому, что они – всплески пены всей, так сказать, речевой массы, образующей напевную волну» >36 .
С этой общей тенденцией связана отмеченная тем же Белым >37 типичность для Гоголя восходящего ритмического хода, когда ударение все более отодвигается к концу слова («дивные речи про давнюю старину»), а так как сила ударения зависит от числа предшествующих ему безударных, стало быть, движение это обеспечивает усиление финального акцента. Также усиливается концевое ударение и характерной гоголевской инверсией типа «необыкновенного огня глаза» вместо «глаза необыкновенного огня». «Пере-верт в том, – пишет по поводу этого примера Белый, – что слово „глаза“, сохраняемое для конца фразы, ожидается с напряжением: „необыкновенного огня“, – что? И – ударная форма: „глаза“!., смысл не в синтаксисе, а в ритме» >38.
У ритмического движения, которое обнимает такое необыкновенное речевое многообразие, отражая авторское «неудержимое стремление совместить, синтезировать стилистически далекие формы и типы литературно-художественной речи в одной композиции» >39 , есть и еще одно общее свойство – это его стремительность, постоянно подчеркиваемая энергия. «Он не пишет, а рисует, – говорил о Гоголе Белинский, – его фраза, как живая картина, мечется в глаза читателю, поражая его своею яркою верностью природе и действительности» >40 . Здесь очень точно поставлено рядом и то, что фраза «мечется», и то, что это «живая картина», слово Гоголя, по его собственному определению, «кипит и животрепещет», но движение это принадлежит в первую очередь именно «слову», а не изображаемым событиям, которые, напротив, как бы образуют необыкновенно яркую картину. Исследователи не раз отмечали алогизмы в отношениях между отдельными повествовательными звеньями, отсутствие событийного становления и развития, которое предстает как череда наполненных бурным движением и вместе с тем застывших картин. О соотношении сюжетной статики и композиционно-речевой динамики в гоголевских произведениях писал, в частности, Б . М. Эйхенбаум: «Его действующие лица – окаменевшие позы. Над ними в виде режиссера и настоящего героя царит веселящийся и играющий дух самого художника»
