События и мнения
Когда нас станет меньше
ОЧЕВИДЕЦ
Анатолий МАКАРОВ
Волнения в арабских столицах, яростные толпы на улицах благочестивых мусульманских городов, вопли, крики, пролитая кровь странным образом возбудили наших радикально оппозиционных публицистов. Подобно советским пионерам тридцатых годов, они, похоже, только и ждут, чтобы «пламя народного гнева» озарило знаменитые проспекты и площади. Более всего, правда, наши, российские. Впрямую, конечно, к «неслыханным мятежам» не призывают, что вы, что вы, мы люди лояльные, но обиняком, намёком, косвенным образом только об этом и толкуют. Сетуя, например, на обывательское равнодушие русского народа, на то, что всем священным либеральным идеалам он предпочёл колбасу, на его пресловутое долготерпение.
Мне оно не кажется таким уж безысходным. Хорошо помню, как вышли наши обездоленные пенсионеры (ещё бы не помнить, сам такой!) протестовать против монетизации льгот. До сих пор стоит перед глазами лицо какой-то милой интеллигентной женщины, вот уж действительно не привыкшей жаловаться и бунтовать, исполненное непривычной отчаянной решимости. Вежливой, достойной, но непреклонной. Это и впрямь надо уметь – довести до протеста таких, всё на свете способных вынести людей. Так что подозревать меня в беспринципном конформизме, в готовности, как признавался зощенковский герой, любую власть приветствовать абсолютно несправедливо. Любая разумная оппозиционность, всякое желание доказательно и логично возражать любым властям ничего, кроме уважения, у меня не вызывает. Беда лишь в том, что самая интеллектуальная, мнящая себя европейски корректной оппозиция всё равно с роковой неизбежностью склоняется к проклятиям и мстительным призывам в духе каких-нибудь стражей исламской революции. И потому, подозреваю, с чувством почти эстетической зависти взирает на бунтующих шиитов, суннитов и прочих братьев-мусульман.
Это называется «прямым действием». «Я скажу тебе с последней прямотой…» – обращался к собеседнице поэт. Видимо, оппозиционеры, иногда именующие себя политкорректно оппонентами, мечтают именно о такой «прямоте». Чтобы никаких рассуждений, никаких концепций, а сразу – разбитые витрины, сожжённые портреты и порванные флаги.
На мой взгляд, в российских условиях такого оборота событий способен желать либо постаревший юный пионер, он же никак не взрослеющий либерал, либо откровенный циник, живущий по принципу: чем хуже, тем лучше. Обыкновенный же вменяемый человек, тем более в силу возраста переживший хотя бы один русский бунт, повторения его независимо от его обоснованности и оправданности всё же вряд ли захочет. Уже потому, в частности, что даже за благие перемены обыкновенный человек платит такими утратами, возместить которые ему, как правило, не хватает оставшейся жизни.
Всякий раз, прочитав или прослушав язвительно-пренебрежительное заявление какого-нибудь упакованного господина (или госпожи) о том, что ни о каких «лихих девяностых» они не имеют ни малейшего понятия, что это не что иное, как подлая выдумка махровых реакционеров, я впадаю в нравственный ступор. Неужели я и есть этот самый махровый реакционер? Или же моральный дебил, не способный адекватно воспринимать действительность? Полагаю всё же, что ни известная наблюдательность, ни нравственное чувство меня не покинули. Не говоря уж об истинно демократических (в моём понимании) убеждениях, каким остаюсь верен. Так вот при всех этих условиях или исходных данных воспоминания о девяностых отзываются в моей душе гнетущим ощущением уныния, безвыходности и тоски. Что любопытно, не по каким-то идейным или мировоззренческим разочарованиям высшего порядка, а просто по соображениям житейского тупика, в котором я впервые в жизни себя ощутил. Скажете, это мои проблемы, но, во-первых, какой же человек не имеет права по их поводу страдать и тосковать, а во-вторых, аналогичные проблемы и чувства были свойственны миллионам сверстников и сограждан.
