Теплее были октябри
Лет двадцать пять назад…
Не учуять в Знаменской «лирического чувства» – примерно то же, что не услышать штормящего моря:
И этот шквал несёт тебя, несёт
И бьёт о стенки скальные свободы…
Нужны какие-то специальные беруши для души. Наверное, и такие можно купить в комиссионном спецраспределителе. Не знаю, не бывала.
Три книги вышло у Иры с тех пор. В последней (обратите внимание на год издания!) – «Глаз вопиющего» (СПб.: Феникс; М.: Atheneum, 1997. – 88 с.) – есть стихотворение, посвящённое мне. Вернее, нашим сиротским тогдашним блужданиям по Москве: «Полсотни друзей – не преклонишь главы…» Меня поразило, насколько там скрупулёзно выписана атмосфера нашей внесловесной общности: мы, обе вечно застёгнутые на все пуговицы, всегда больше пользовались смыслами молчания. И обе думали, как ни странно, о том, что остаточная молодость мешает внутренней свободе: «Скорей бы Господь её уконтропупил!» («лирическое чувство» пёрло из всех пор).
Что ж! Как говорится, просили – получите. С днём рождения, Ира! Я беззаветно люблю твои стихи. Я восхищаюсь тобой. Я знаю, как трудно и прекрасно жить поэтом:
…Поэт беседует с Творцом –
что для читателя обидно:
они парят к лицу лицом,
и снизу ничего не видно.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,8 Проголосовало: 5 чел. 12345
Комментарии: 03.03.2011 19:12:58 - 0lshanskii (tilsit) 0lshanskii (tilsit) пишет:
о поэте
Прекрасная поэтесса,для меня это тоже открытие.
02.03.2011 15:22:53 - Нина Александровна Соловьева пишет:
по поводу "Снизу ничего не видно" Марины Кудимовой
Спасибо за стук в черствую душу, за смелость (!) возведения вроде бы личного в степень общезначимого, за открытие поэта И.Знаменской. Как-то не привелось познакомиться.
Литература
Чулки в сеточку
СУБЪЕКТИВ
Владимир КАЗАКОВ
Скажу сразу, я с необыкновенным уважением отношусь к любому печатному слову! Даже если это написано Владимиром Сорокиным. А уж тем более если написано дамами. С детства мне вдолблён в голову тезис о почти святости любой книги. Мол, не будут же откровенную глупость печатать. Наивные люди были мои родители. Новый век, новые нравы. Напечатать можно всё, что угодно. Но главное, есть Интернет. Пиши – не хочу. Кстати, недавно пришло в голову, что Сорокину сильно повезло. Он начал писать в доинтернетную эпоху. Сейчас бы его фекалий никто не заметил. Ну и ладно, речь не о нём. А именно про тот же ЖЖ и женскую литературу.
Откуда взялась современная женская проза? Я подчёркиваю, что говорю только о новой волне. О хлынувших на прилавки магазинов за последние лет пять–семь романах, рассказах, сказках и пр., и пр., написанных барышнями. Обычно это происходит так. Есть некая гражданка, которая обзаводится страничкой в Живом Журнале и пишет там что-то. О чумке у щенка, о потере любимого ластика, о стерве-начальнице, о патологическом желании выучить итальянский язык и пойти на курсы сальсы. И, как всякая уважающая себя девочка, обрастает в нете поклонниками, подружками, сочувствующими, завистницами и прочими обязательными персонажами интернет-жизни.
По большей части это баннерный обмен. То есть мы читаем тебя, а уж ты изволь читать нас. Безотходное производство. Замкнутый процесс. Девочки читают девочек. Но вот количество сочувствующих и подружек переваливает за тысячу, потом за две, потом у некоторых за десять, из клавиатуры вдруг появляется сладковатый и дурманящий дымок. Нет, это не комп накрылся! Это весьма обходительный и вежливый бес гордыни радостно вступает в свои права. Барышня пьёт утренний кофе (чай, «Мартини», мацони) и вдруг понимает – да, чёрт побери, я же Писатель! Бес радостно хихикает и потирает ручонки.
Работа почти всех нынешних издательств построена на поиске не автора, но аудитории. Вот они и смотрят: ага, у девочки три, шесть, двенадцать тысяч зарегистрированных читателей в ЖЖ. Книга приносит доход, если продаётся тираж тысячи в три экземпляров. А тут уже вот, реально, есть несколько тысяч потенциальных покупателей историй про ластики и сальсу. А если её ещё немного раскрутить – практически бестселлер! И издатели наперегонки мчатся к указанной гражданке. А та, разомлев от мыслей, что она Писатель, слышит от издателей в подтверждение, что именно она является новым словом в русской словесности XXI века, Чеховым в юбке, Достоевским в чулках (в сеточку), Толстым в макияже. Причём одновременно. Положение усугубляется, если барышня ещё до ЖЖ как-то сталкивалась с печатным словом. Например, читала рецепты пудинга в «Космо», училась в провинциальном библиотечном техникуме или, упаси Господи, на филологическом факультете какого-нибудь университета. Этот изгиб женской судьбы легко определяется по пулемётному упоминанию в тексте Кастанеды, Мураками и Бегбедера – воистину трёх столпов и китов, точнее, трёх чихуа-хуа современной женской литературы. Иногда в эту троицу подмешивается Коэлья, но на породистость чихуа-хуа повлиять уже не может. Без лихорадочного упоминания этих фамилий с девичьей точки зрения никакая «серьёзная» литература невозможна. Чем больше таких фамилий в тексте, тем солидней! Кстати, долго думал, почему именно эти три человека так зацепили женскую писательскую душу. Потом понял! Это же бренды. По звучанию. Легко запомнить. «Кастанеда» – марка сумочки или делового костюма. «Мураками» – женское бельё хай-класса, а уж «Бегбедер» – этакий уличный стиль пубертатной девчонки. Рваные джинсы, майки с дырками. Строго на положенных местах. Короче, издаётся книга с девичьими бреднями, и, о чудо, она пользуется спросом. Проданный тираж даже больше, чем число подписчиц в ЖЖ автора! Это понятно. И очень просто. За последние двадцать лет выросло поколение читательниц, которые отличаются от нашей писательницы только ростом, весом и местом проживания. Всё остальное – мысли, видение мира, реакции на жизнь, вкусы, даже цвет волос – у них примерно одинаково. Вот и раскупают они подобную литературу. Хотя это и вовсе не литература. Жители России старшего поколения помнят, как годах эдак в 70-х, попав в пионерский лагерь, десяти–двенадцатилетние девочки сразу обзаводились толстыми тетрадками по сорок копеек и записывали туда всяческие важные мысли. Вроде: «Моё сердце разбито, как льдинка. Я буду вечно тебя ждать, моя слезинка». Или: «Любовь моя пошла насмарку, как только сделал ты помарку». К сему прикладывался скрюченный цветочек колокольчика. Всё это под огромной тайной, ночью, со значительным выражением лица показывалось подружкам. Те охали, переживали о крахе любви и жутко завидовали продвинутой девочке с тетрадкой. Сейчас происходит ровно то же самое, только эту тетрадку читают в нете и печатают отдельным изданием.
