Окна номера выходят в маленький внутренний дворик, и я замечаю, что там уже собралась почти вся наша группа. Мы с Владыкиным присоединяемся к ней. Возле руководителя группы стоит смуглый человек с блокнотом — корреспондент местной газеты.
— В Агадире погибли шведские и датские туристы, и вы первые иностранцы, приехавшие в нашу страну после землетрясения, — уходя, говорит корреспондент. Очевидно, у него есть основания придавать этому обстоятельству немалое значение. Как известно, доходы от туризма играют определенную роль в бюджете Марокко.
Агадирское землетрясение случилось в дни рамадана, девятого месяца лунного мусульманского календаря, в течение которого исповедующие ислам не имеют права ни пить, ни есть с рассвета до захода солнца. Рамадан начался с появлением новой луны, 27 февраля, а в ночь с 29-го на 1 марта произошла катастрофа. И совпадение это особенно тяжело подействовало на верующих. В стране объявлен траур.
После второго завтрака (у нас это называлось бы обедом) мы отправились бродить по улицам Касабланки. Выбирая направление, мы остановились на углу широкой улицы.
— Еще один наш идет, — говорит Владыкин. — Надо подождать.
В самом деле, следом за нами идет радиокомментатор Арданов. Милый, толстый, тихий, всегда немножко сонный человек с подслеповатыми глазами. Я впервые увидел его в автобусе по дороге на Внуковский аэродром: он выворачивал карманы в поисках сертификата, того самого, без которого его не пустили бы в самолет. И не нашел. С аэродрома он прямехонько отправился обратно домой, поручив моим заботам магнитофон. В Париже, когда мы пошли на Монмартр, он застрял у какой-то витрины и потерялся. Мы долго искали его и нашли мирно спящим в гостинице.
Глядя себе под ноги, Арданов неумолимо надвигается на меня, толкает плечом.
— Пардон, мсье, — говорит он сонным голосом и двигается дальше.
Через несколько секунд он начинает суматошно подпрыгивать, и я обнаруживаю у его ног двух курчавых черноголовых мальчишек — чистильщиков сапог. На мальчишках — простроченные штаны с молниями, в руках — огромные щетки. Совершенно не интересуясь желаниями радиокомментатора, они пытаются начистить ему и без того сияющие новенькие сандалеты. Мы с Владыкиным очень уместно острим на сей счет и… тоже начинаем подпрыгивать, увертываясь от молниеносных щеток. Не без труда нам удается достичь взаимопонимания. Нет, мы не хотим чистить ботинки. И к тому же у нас еще нет денег — мы не успели получить местную валюту. Но мы совсем не прочь познакомиться с мальчишками. И после того, как высокие договаривающиеся стороны поняли друг друга, мы ставим мальчишек рядом, ставим со всеми атрибутами — щетками, бархотками, скамеечками — и фотографируем. Потом мы дарим мальчишкам значки с изображением советского искусственного спутника Земли.
И прощаемся. И когда прощаемся, я замечаю над головами мальчишек, на углу дома, две таблички с разными названиями одной и той же улицы. Прежнее, французское (это имя генерала-колонизатора), перечеркнуто красным крестом. Второе, новое название, дали улице недавно марокканцы (это имя руководителя восстания против французов). И под этими табличками со старым и новым названиями стоят чистильщики сапог — совсем еще маленькие мальчишки, у которых все, как говорится, впереди, и рассматривают значки с изображением спутника.
Па вечерней заре и на рассвете оглушительно кричали у нашего окна несметные тучи воробьев. Кричали они дружно, организованно. Начинали кричать все сразу и кончали кричать тоже все сразу, как по команде.
Внизу, перед отелем, нас ждет автобус, присланный посольством. После завтрака мы поедем в Рабат, стольный город, который у марокканцев имеет еще и специальное название — «хадриа», то есть «город, населенный истинными горожанами». Владыкин укладывает чемодан, а я еще с вечера собрал необходимые вещи. В число самых необходимых, естественно, попали сачок для ловли всякой живности, «морилка» с хорошо притертой пробкой, пустые стеклянные баночки… Кто знает, может быть, Африка и порадует меня, натуралиста, чем-нибудь неожиданным!
