Шевлюгин, подняв тяжелую, пересыпанную сединами голову, не без издевки спросил:
- С какой же стати жалуют?
- Маковеев звонил, - оживился Ковригин. - На лося едет охотиться.
Мохнатые брови Шевлюгина поползли к переносью.
- Маковеев! Тоже мне охотник, - в голосе его проступило недовольство. - Намедни у Климовой сторожки к самому носу подогнал ему Буяна. Протягивай руку и за хвост хватай. А он заряд в березку. Мазила! Ему больше пойдет за барышнями стрелять.
- Ты, Матвей Кузьмич, больно строг, - показывая ровный ряд зубов, пошутил Ковригин. - На старуху и то приходит проруха. Анатолий Михайлович еще молодой. Со временем научится бить по цели, - продолжал он. - Ты уж не обижай его. Малый он свойский.
- "Научится", "свойский", - передразнил его Шевлюгин. - Что мне с ним - водку пить, что ль? Я понимаю так: коли взял ружье в руки - стреляй по правилам. А ежели в белый свет, как в копейку, - брось и больше не берись. Не порть порохом воздух, он без того всякими дымами испоганен. В таком случае поделикатнее подыщи себе занятие. Вот мой Коська, помоложе его, а скажи - бей в муху - не промажет.
- Сравнил тоже... Коська твой с малых лет по лесу гоняет да в армии три года оттрубил. А этот, кроме матерниной титьки да накрашенных милашек, что еще видел?
Шевлюгин взял со стола отнятые от ложа стволы и приложил к глазу. Будто в подзорную трубу рассматривал через них тускло мерцавшую керосиновую лампу.
Ковригин молча следил за ним. Из разговора он понял одно: Маковеев не пришелся егерю по нутру.
Он был прав. Неприязнь эта началась с неудачной охоты на Буяна. Для Шевлюгина не было больше обиды, чем промах стрелка по пригнанному им зверю. В таких случаях, невзирая ни на какие чины и возраст, ругал охотника безбожно всякими скверными словами. А случалось, что после этого и уходил с тропы...
Сам Шевлюгин отлично стрелял и так же хорошо знал лес. Он знал, где табунятся лоси. Без ошибки обнаруживал зверя. Всегда ему были известны гнездовья водоплавающей и боровой птицы. Вел учет он лисьим и волчьим норам...
И наука эта перешла к нему от отца. Матвею не было еще и десяти лет, когда впервые взял в руки ружье. Сначала стрелял по птице на взлете. К четырнадцати годам - уже без промаха брал зайца. А когда исполнилось шестнадцать лет, прихворнувший отец послал его вместо себя на волчью облаву. И тут молодой охотник одним выстрелом уложил матерого. С тех пор его в свою компанию зачисляли видавшие виды зверовщики.
Тогда его и взяли на должность егеря. Егерем Матвей пробыл недолго началась война. На фронте отличному стрелку вручили снайперскую винтовку. К концу войны на его счету набралось до сотни фашистов.
После войны Шевлюгин вернулся на егерский участок. В Барановском лесу, неподалеку от Приокского лесничества, построил себе на две половины с мезонином дом, обнес его высоким дощатым забором и зажил припеваючи. Слава о Шевлюгине, как об отличном егере, растеклась вешней водой. К нему шли из окрестных и отдаленных деревень, приезжали из городов. И каждый, кто бы ни охотился с ним, пустым домой не возвращался. Он так умело выставлял любую птицу и зверя, так верно наводил их на стрелка, что охотники говорили о нем: это, мол, не егерь, а кудесник. И как это Матвей ухитряется!
"Так я же их пасу!" - отшучивался Шевлюгин.
...В сенях заскрипели промерзшие половицы, кто-то усердно заколотил голяком по валенкам. Дверь распахнулась, и через порог, пригибаясь, шагнул Костя. Он молча кивнул Ковригину.
Шевлюгин отстранил от глаз стволы "централки", взглянул на сына.
- Вот Костя пятым номером пойдет, - оживился он. - Уж этот маху не даст.
- Это куда же меня хотите? - спросил Костя, потирая озябшие руки. С опаской взглянул на отца, который усердно чистил стволы шомполом.
- На лося облава будет, - пояснил Ковригин.
- Тут я не товарищ.
- Зверей не бьешь, а ружья портишь, - незлобиво проворчал Шевлюгин. В правом стволе вон какую борозду пропахал.
Он вытащил из ствола шомпол и передал стволы сыну. Костя наскоро заглянул в один из них, смущенно пробормотал:
- Да, царапина. Это жаканом проехало. Зарядил на волка, а пуганул в ворону.
