— Он синий, что это означает?
— Партия либералов, — ответил Кошкин и повторил, — наденьте рубаху и галстук. Сейчас я объясню, каких взглядов вы должны придерживаться и за что выступать.
— Хорошо, — я кивнул в ответ, — а после мы пойдем завтракать?
— Да.
— Опять в столовую?
— Совершенно верно. Кстати… отлично вчера выпили.
Я неопределенно пожал плечами. Я вспомнил слова Кошкина о том, что перед тем, как меня избрать, депутаты специально интересовались, употребляю ли я спиртное. Мне почему-то стало не по себе. До того, как попасть в психбольницу, я действительно много пил.
Я надел рубаху и, стоя у зеркала, повязал галстук.
Кошкин сказал мне:
— Приготовьтесь к тому, что теперь к вам будут подходить депутаты и задавать разные вопросы о политике. С оппозицией ведите себя сдержаннее. Кстати, я принес вам обещанную книгу, партийное издание об этикете, — он протянул мне небольшую книгу синего цвета, в мягком переплете, — изучите это позже, а пока я поясню вам главные вещи…
— Да, скажите мне…
— Что сказать?
— Какие именно вопросы о политике мне могут быть заданы и что я должен отвечать?
— Глава вашего блока, депутат Ж., собирается расклеить у себя в номере пять тысяч фотографий, на которых изображен он сам, обклеить ими все стены. Вас обязательно спросят, что вы думаете об этом.
— И мне ответить, что я полностью его поддерживаю?
— Так лучше всего, да, — сказал Кошкин, кивая.
— А как насчет законов, Земельного кодекса?
— Что насчет него?
— Меня могут спросить о нем? Какую позицию я занимаю или…
— Очень вряд ли, нет-нет, совсем так не думаю, что вас могут спросить об этом.
— Но почему? — осведомился я удивленно, — сегодня не состоится его принятие?
— Состоится. И о самом этом событии говорят довольно много.
— Тогда… нет, я решительно не понимаю…
Кошкин сел на мою кровать и пустился в разглагольствования:
— Вы еще не были ни на одном принятии закона. Поэтому и задаете такие нелепые вопросы. Но это ничего, сегодня вы многое поймете. А если нет, то понимание придет со временем…
Пока он говорил, я успел почистить зубы, надеть брюки и пиджак.
— Итак, я готов.
— Вы отлично выглядите, у вас очень представительный вид. Такой и должен быть у человека, которому предстоит вершить судьбами Родины.
Когда мы вышли из номера, Кошкин сказал:
— Вчера вы, должно быть заметили, что на всех депутатах галстуки трех разных цветов. Конечно, красные галстуки — это коммунисты. А желтые — демократы. Но демократов немного, всего девять человек, и они не очень хитрые. Более всего вам следует опасаться коммунистов.
— Но почему меня сделали либералом? Какими критериями руководствовались те, о ком никто ничего не знает?
— Не имею представления. Может быть, дело здесь в психологическом портрете. Но я слышал, что бывает по-другому — депутату выдают галстук, что называется, наобум и наблюдают, как он справляется со своими партийными делами. Если неудовлетворительно, то его отправляют в другую партию.
— И вы думаете, мой случай относится именно ко второму варианту?
— Нет, если честно. Ибо тогда они выдали бы вам галстук в первый же день.
— Но они этого не сделали. Значит, дело в психологическом портрете.
— Я назвал это так, но… — Кошкин запнулся.
Я посмотрел на него.
— Но что?
— Я точно не знаю, что я имел в виду. А может быть причина кроется в неких обстоятельствах вашей жизни, прошлого.
— Как вы получили этот галстук? Кто вам его передал?
В ответ на мой вопрос Кошкин сделал каменное лицо, как в первый день, когда мы шли с ним обедать, и я понял, что снова затронул непозволительную тему.
В следующий момент мы вошли в столовую.
Реакция на мое появление была уже совсем иной; депутаты, находившиеся в этот момент в столовой (было их человек тридцать — еще не все), вставали со своих мест, подходили, представлялись. «Очень приятно», — говорил я в ответ и прибавлял свое имя отчество, а иногда чужое, — это было все равно, ибо на содержательную часть повторного знакомства, мало кто обращал внимание. В какой-то момент я принял решение называть каждому новому депутату то самое имя отчество, которое сказал мне прошлый депутат. Так я и сделал, и никто ровно ничего не заметил.
