Откуда ни возьмись за окном материализовались деревья, тени их старались проникнуть в комнату, но, ударяясь о стекло, выбивали лишь искры лунного света. При этом луна еще не взошла, и кучевые облака цвета маренго, не желая перемешиваться с туманом земли и тусклым молочным светом уличных фонарей, соединялись на небе тяжелым занавесом.
И снова мое воображение нарисовало человеческую фигуру, двигавшуюся вперед. Казалось, мимо нее скользили все новые и новые постройки, деревья, ограды, а на самом деле это память была коротка и обманывала восприятие, такое легковерное и нечеткое. И дорога, по которой шел человек, вовсе не являлась прямой, ибо конец ее совпадал с началом.
Но вот он остановился. Он у цели, к которой двигался и которую, в то же время, несколько раз проходил мимо, потому что ему необходимо было сделать еще несколько кругов, установленных общественными предписаниями. Некая постройка теперь расплывалась перед ним синим пятном. (Пусть это будет место его работы — все равно.) Завтра он повторит то же самое и будет считать, что в его однообразных действиях есть какой-то смысл.
Я знал, через несколько секунд синее пятно начнет пожирать его, сначала пропадут голова и руки, а затем все остальное.
Рано утром, в девять часов меня разбудил Кошкин, и сказал, что я избран N.
— Не может быть! — я протер глаза.
— Да-да, вы будущий президент России. Вас искали и теперь нашли. Смута закончена. Однако… прежде чем вас изберут, вам необходимо дойти до определенной кондиции.
— Какой еще кондиции?
— Я об этом, — Кошкин поднял над головой сумку, которая все это время стояла на полу. В ней что-то звякнуло. Конечно, я сразу догадался что!
— Это водка?
— Разумеется. Три бутылки. Вам на весь день. В столовую теперь лучше не ходить. И кстати, отдайте свой галстук. Где он?
Я слабо указал в сторону окна. Возле него стоял дубовый стул, на котором висели мои вещи.
Кошкин взял галстук.
— Через час одна бутылка должна быть выпита. Я приду и проверю, — у него был такой тон, что мне стало не по себе.
Он вышел из комнаты и через час вернулся. К тому моменту я выпил только половину.
— Что это такое? — глаза его гневно засверкали, — как вы смеете не выполнять свои президентские обязанности?
— Мне кажется, лучше было бы подумать о созыве правительства, — я говорил нечетко. Язык мой заплетался, а перед глазами простиралась горькая пелена.
— Какого еще правительства?!
Я сказал ему, что больше не хочу пить, и тогда он жестоко избил меня. Я понял, лучше подчиниться.
К вечеру я осилил-таки три бутылки. Все мои внутренности переворачивались, как дикие змеи. Я ничего не соображал? Еще как соображал! Я вот что думал и очень этому удивлялся — когда Кошкин меня избивал, у него было всего две руки. Куда подевалась третья? Ее ампутировали? Нет, непохоже. У меня ведь тоже две руки! Наверное, теперь у всех русских стало по две. Боже, это ведь так неудобно! Я, как будущий президент, думаю о социальной значимости этого явления — например, у милиционеров появится еще один повод не выполнять свои обязанности — не хватит рук, чтобы ловить преступников; врачи будут намеренно, но по неосторожности отправлять пациентов на тот свет — они и так этим грешат, а теперь и вовсе начнут по неосторожности, но намеренно, да еще в большем количестве. Это необходимо остановить! Я должен издать Указ, чтобы всем россиянам приделали третью руку. Побыстрей бы меня избрали!
Ночью меня несколько раз жестоко вырвало.
В полдень следующего дня опять явился Кошкин. Он улыбался. В его руке снова была зажата сумка с тремя бутылками водки. Я повторил ему, что больше не хочу, и прибавил к этому отказ от президентства.
— Вы, кажется, дурить решили? Ну что ж, еще посмотрим, как вы запоете, — он щелкнул пальцами и в комнату вошли двое людей в белых халатах, которых я никогда раньше не видел, но догадался, что это повара из столовой. Как я ни сопротивлялся, они разжали мне зубы медицинскими инструментами и влили в глотку целую бутылку. Через некоторое время вторую и третью.
Кажется, я понял, почему они так поступают со мной — они считают, что это я украл у каждого из них третью руку. Господи, но я ведь этого не делал! Как мне сказать, как объяснить им, что я непричастен?
