– Да ладно, – поддержали зоотехника Вадима другие работники экспериментального питомника. – Зато пятилетку сделаем за год. Весь Союз оденем в лису.
– Пятилетки, пятилетки, забыли про них все! – рыдала Татьяна Михайловна.
– Ну что вы плачете? Зарплата у вас хорошая…
– Две зарплаты: у нас в хозяйстве и на фабрике, – завистливо и обиженно поджала губы ветеринар Карповская. – Вы как сыр в масле, а всё только жалуетесь.
– Вот. Тем более. Две зарплаты, – взял за руку Татьяну Михайловну Вадим. Его массивные очки в чёрной оправе, густые нестриженые («Под стать подчинённым лисам, чтоб за своего держали», – нередко шутил Вадим) волосы придавали зоотехнику надёжный, успокаивающий, какой-то магнетический вид; тембр голоса приятный и усыпляющий («Выработанный для общения с подчинёнными псовыми», – шутил Вадим). – Тем паче льготы у вас: заказы продуктовые в горкоме выделяют как орденоносцу. – Под конец Вадим стал несколько раздражаться. – Всё у вас прекрасно, почёт и уважение, Татьяна Михайловна.
– А лисы, а дело всей моей жизни?! – всхлипывала Татьяна Михайловна. – Какой почёт и уважение к лисам? Лис забили племенных! Скопом забили! Теперь глаз на наших положили! На уникальных, на не до конца изученных! И это в самом конце эксперимента!
– Да каждый год забивали. А скопом в этом сезоне, чтобы энергию сэкономить. Инфляция же, вот на этот раз так, – уверял Вадим.
Зо казалось, что Вадим Витальевич издевается над её мамой, да и над ней. Он очень поменялся, Зо не узнавала отца своего одноклассника Виталика. Они жили в одном подъезде. Но Зо с интересом наблюдала за отцом Виталика и не верила в искренность его слов. Чем больше он нёс пургу, тем настойчивее у Зо складывалось впечатление, что он хочет насолить маме, чтобы она расстроилась, чтобы унижалась и причитала, как бабка на погосте. Зо и сама любила поизводить так учителя, например. Так нагленько, в пику, обидно ему отвечать. Назло… А свой своего видит издалека.
– Товарных забивали, но не племенных. Что вы меня за дурочку держите?! А сами всё втихую, тихонько, втихаря и по-тихому, чтобы шито-крыто и никто не узнал, это не по-коммунистически и не по-человечески! – Сказав самое главное, Татьяна Михайловна обречённо выдохнула. Этот выдох мог означать: хватит реветь, слезами горю не поможешь, вот такой вот пошёл мелочный завистливый народ, которому доверяла, с которым проработала бок о бок столько лет, только о шмотках и своём пропитании сослуживцы думают, и, значит, настала пора самой дело делать. – Да и товарных-то всех подряд – никогда такого не было, элитных, пропущенных при отборе, мы с вами, Вадим, всегда оставляли, да и круглосуточно никогда не усыпляли, с перерывами всегда, крематорий-то сразу не справится! – крикнула Татьяна Михайловна напоследок.
– Да я ж вам говорю – энергии недостаток, вот и порешили их быстро. А вы не слушаете, что ли, меня?
– А что тебя слушать-то? Предатель ты. Вражий шпион! – Татьяна Михайловна прошипела эти слова, как змея. – Пошли, Зоечка, от этого врага народа!
Смертельными электродами нависла тишина. Сотрудники лисьего хозяйства знали, что обе печи еле справились с норками, да и то с большими перерывами… Печей крематория, где сжигали тушки животных, больше нет – износились, а новые, заказанные для лис, как и корм, ещё в прошлом году, так и не приехали – плановая экономика дала незапланированный сбой. Поэтому на этот раз тушки лис не сжигали в печах. Об этом знал младший состав звероферм, но не знали работники приходящие, а Татьяна Михайловна числилась как раз приходящим консультантом и руководителем эксперимента по теоретической части.
– Вы совсем уже, Татьяна Михайловна. А ещё доктор наук и орден имеете, – испуганно затараторил Вадим в спину удаляющимся пушной фее и её дочери. – Вы думайте головой, в чём меня обвиняете!
– Тебе не хочется задумываться о будущем. Но где ты будешь искать работу, если не будет наших лис? – Татьяна Михайловна остановилась, повернулась, резким быстрым шагом подошла к Вадиму, заглянула в его холодные хитрые глаза.
– Но ваших-то оставили, живы они, просто не кормлены. – Ветеринар Карповская решила сгладить конфликт. – А куда теперь мне? Куда теперь остальным? Часть из нас возьмут к норкам. А остальные?
