Лис - страница 50

Шрифт
Интервал

стр.

– Мы как раз покупаем «мерседес», хотя я в этом ничего не понимаю, – сказал он, делая глоток из кофейной чашки.

– Бывают такие дни, когда едешь в машине, смотришь на водителя и слегка завидуешь ему, – задумчиво произнес Караев, глядя за окно куда-то в глубину парка.

Неожиданное признание. Водовзводнову было хорошо знакомо это чувство мгновенной зависти работнику, который занимает одну из низших ступеней в твоем мире, но именно поэтому не должен беспокоиться о большинстве вещей, из-за которых ты вынужден терять покой днем и сон ночью. Однако признаваться в этом не принято – подобное могут счесть за слабость, а слабость на такой высоте непозволительна. Или Караев намекнул на то, что ему, Водовзводнову, придется позавидовать шоферу, если… Нет, на такие грубости восточный человек не пойдет. Зарезать зарежет, но учтиво поддакивая и с почтительной улыбкой. Игорь Анисимович подумал, что откровенность Караева сродни общим номенклатурным походам в баню. Остаться перед чужими людьми голым, со всеми своими складками, родинками, с оплывшим стареющим телом – значит явить себя без забрала, доказать доверие, готовность раскрыться. Перед женщинами на пляже или в бассейне раздеваться неохота, а перед другими голыми мужиками – с легким сердцем. Признание Караева было стыдным, как банная нагота, но именно так и может возникнуть доверие между людьми, давно не способными доверять никому.

Где-то в дальних комнатах несколько раз принимался звонить телефон, и Водовзводнов понял, что пора откланяться. Неизменно любезное лицо Караева показалось ему маской. Ректор устал.

– У меня для вас небольшой сувенир, Игорь Анисимович, – сказал миллиардер, поднимаясь из-за стола.

– Вилла в Ницце? – пошутил Водовзводнов.

– Всему свое время.

Караев подошел к шкафу, украшенному инкрустированными желудями, и извлек оттуда объемистый кофр вроде тех, в каких молодоженам со связями дарят дорогое постельное белье. Султан Вагизович раскрыл кофр и потянул из него нечто переливчатое, сказочное, испещренное узорами.

– Уверен, вам подойдет. И все же приложите, чтобы я был спокоен.

Игорь Анисимович недоверчиво принял из пухлых рук хозяина подарок и рассмотрел его. Это был роскошный персидский халат темно-синего шелка, украшенный тончайшей ручной вышивкой, в которой тонкость не отменяла мужественности. В ночной сини шелка парили пурпурные плоды граната, в надломах виднелись золотые зерна.

– Во Франкфурте куплено, в сердце Европы, – сообщил Султан Вагизович.

Показалось Игорю Анисимовичу, что в черном, как нефть, зрачке, полыхнула мгновенная усмешка? Показалось. После плотного завтрака в плотном халате ректора прошиб пот.

Машина везла будущего члена совета директоров Госнафты сквозь тоннель солнечных зайчиков. Сонное лицо ректора сохраняло невозмутимость полководца-победителя. Удовольствие от сегодняшней встречи и воодушевленное ожидание приятных перемен едва удерживалось в тонкой сетке сомнений. Впереди были новые связи, новые возможности для института, новая власть. Однако цена этой власти пока не объявлена и вряд ли он узнает о ней от самого Караева. Восточный правитель с европейским образованием, вкусом и манерами подарил ему, Водовзводнову, персидский халат. Да и все происходящее сегодня напоминает парадокс, восточную головоломку. Но нет такого парадокса, с которым он, Игорь Водовзводнов, не справится.

Игорь Анисимович посмотрел на фуражку водителя, усмехнулся и похлопал ладонью по лежавшему рядом на кожаном сиденье кофру с подарком.

Глава 6

Одна тысяча девятьсот девяносто седьмой

Заседание Ученого совета подходило к концу. Как обычно, самые важные вопросы оставлялись напоследок. Сегодня главный пункт – изменение статуса. Водовзводнов чувствовал легкую досаду: его давняя идея превратить институт в университет вот-вот станет общей идеей всего Ученого совета; каждый профессор, каждый завкафедрой может считать его, Водовзводнова, достижение своим собственным. Но ничего не поделаешь – такова процедура.

С самого начала заседание шло негладко. Долго обсуждали отчет комиссии по Волгоградскому филиалу, потом этот никому не нужный спор о часах по конституционному праву зарубежных стран. И каждый раз шумели одни и те же: Бесчастный, Равич, Чешкин. У Чешкина такой характер: не упустит ни одной возможности привлечь к себе внимание. Что обсуждают, какую позицию отстаивать – ему все равно. Равич – буквоед, к каждой запятой прицепится. Хочет быть бо́льшим католиком, чем папа римский. Но хуже всех Бесчастный. Этот даже не скрывает свою цель – занять ректорское кресло на ближайших выборах.


стр.

Похожие книги