− Какой… хрусталь? − спросил Ройри, подняв взгляд на алеющий огнём кончик сигареты.
− Живой хрусталь, − пояснил, словно между прочим, его собеседник, − он растёт в Хрустальном Саду Храма, в промежутках между полнолуниями, и демон Садовник следит за тем, чтобы его хрустальные цветы были взращены, он выхаживает их очень аккуратно и бережно вплоть до того момента, когда в час очередного шага мира вглубь Хаоса не превращается в механического ворона, и не разбивает хрустальные цветы на осколки. В этот момент они навек теряют цвет, становясь прозрачными. Скрипка, которая перед вами сделана из хрусталя, имеющего самые лучшие акустические свойства. Она собрана из осколков.
− Но я не вижу, как её склеили − это − единый кусок стекла! Мне приходилось играть на хрустальных инструментах, но все они были не такие…
− Вы не увидите швов, для этого нужно иметь такие глаза как у меня, − с этими словами механоид наконец обернулся к Ройри, и музыкант сглотнул ставшую почему-то приторно-горькой и вязкой слюну. Он снова опустил глаза на скрипку, − вы сейчас договариваетесь с собой, − незнакомец снова выпустил в сторону Ройри сигаретный дым, от которого в раз захотелось курить, и свело от голода живот, стало тоскливо, стыдно за себя, а ладони вспотели − так хотелось взять в руки эту бесценную, должно быть, скрипку, − вы скоро с собой договоритесь − вы решите, что если я − плод вашей воспалённой фантазии, то скрипка не существует в действительности тем более. Что если вы душевно больны, то это решит ваши проблемы с жильём и едой на некоторое время, и главное, что если это так, то вам ничем не будет грозить, если вы попробуете сыграть на этой скрипке, Ройри.
Музыкант вскинул вверх взгляд. Он убеждённо и взволновано прошептал:
− Вы не существуете.
− Господин Ройри, вы не поедете в город, в котором вас всегда ждут, вы останетесь здесь, в Девятой Горе, и здесь вы умрёте. Скоро умрёте − сегодня. Вы возьмёте эту скрипку, и вы подниметесь туда, наверх, вы встанете у входа на мост, и вы сыграете этому городу его музыку. И когда вы будете играть, поднимаясь всё выше в своём мастерстве, изливая всё больше в мелодии свою душу, всю суть своего естества, всю свою сущность, я убью вас, и я вырву сердце из вашей груди, но, когда я разожму окровавленные пальцы там не будет органическо-механической мышцы, − там будет самоцветный камень, который я вставлю в Машину Творения. И мир, когда придёт ему время делать шаг вперёд, будет иметь силы сделать это.
− Я не стану этого делать, − рассмеялся Ройри, сглатывая при этом ком в горле, и стараясь умерить взбесившееся сердце, − с чего мне делать это?
− Потому, что вы больше ничего не можете.
Ройри встал, он собрался уйти, но, запихнув руки в карманы и сделав пару шагов в сторону дороги, снова вернулся назад, беспокойно сообщив:
− Пока я живу, я всегда что-то могу сделать.
Его собеседник промолчал, и, убрав окурок, закурил снова. Ройри сделал ещё шаг, обойдя его кругом, и зайдя так, чтобы ветер сдувал дым на него, таким образом оказавшись на прежнем своём месте. Он сказал ещё громче:
− Вы просто не можете существовать! Конечно я знаю о механике мира, но Ювелир приходит только к великим. Он приходит к великим, не к таким как я!
− Поглядите на скрипку там, ближе к краю всё-таки можно разглядеть швы склейки. Эта сеточка образовалась из-за того, что на инструмент попадала кровь. Кровь таких, как вы, господин Ройри. Кстати, − внезапно заинтересовавшись новой темой спросил его Ювелир, − а я вообще правильно произношу ваше имя?
− На первый слог ударение, да… Верно, − Ройри сел, − а вы разве не читаете мыслей, не знаете, как меня зовут просто так?
− Нет, я посмотрел ваше личное дело ещё в Храме, завтра я забуду эти детали. Важно сейчас то, каким светом горит ваша душа?
− И каким?
− Вы не поймёте профессиональных его описаний. Но суть знаете и сами. Так горят души, тянущие мосты над пустотой.
− Так, значит, я вроде как, великий? Вы скажете мне сейчас, что музыку мою запомнят и мои ноты потом, через много-много поколений будут изучать и играть?
Ювелир отдал знак неопределённости, но потом всё же дал свою оценку:
