А дед спросил:
— Кто тебя так оболванил?
Как им объяснить, что у меня на голове последний писк моды. Поэтому сейчас, стоя у калитки Настиного дома, я ожидал какой-нибудь едкой реплики. Анна Николаевна внимательно с ног до головы оглядела нас с Данилой и культурно промолчала. У Насти был с собой рюкзак, который я взял и закинул на плечо. С собой я прихватил только бинокль. У Данилы в руках был целлофановый пакет. Можно было трогаться в путь. Анна Николаевна давала последние наставления:
— Пасеку у деда обходите стороной. Пчелы не дай бог вас покусают.
— А пасека большая? — спросил Данила.
Я не придал значения его вопросу.
— Большая, — ответила Анна Николаевна. — Идите, а то опоздаете на автобус.
Когда мы отошли от дома метров на сто, Данила передал мне свой пакет и, сказав, что нас догонит, побежал по направлению к своему дому. Я подумал, что он решил переодеться, глядя на нас с Настей. Заглянув в его пакет, я увидел шорты, майку и тапочки. Выходит, нет. Куда же он понесся? Мы с Настей торопливым шагом шли к автобусной станции. Мне хотелось у нее уточнить деликатный вопрос: кого же все-таки первым пригласила она сопровождать себя, Данилу или меня? Роль второго плана била по моему самолюбию. Только я собрался невинно сформулировать вопрос, как Настя, догадавшись, о чем пойдет разговор, перевела его в другую, невыигрышную для меня плоскость.
— Прическа твоя мне нравится, — сказала она.
После той критики, которую я слышал второй день, слова в ее устах были как бальзам на израненную душу. Я на всякий случай покосился, постаравшись удостовериться в ее искренности. На лице подружки сияла благожелательная улыбка. Никакого подвоха, это не сочувственный взгляд Данилы. Смутившись, я начал непроизвольно краснеть. Теперь, конечно, вопрос о первенстве будет звучать слишком вызывающе. Погладили тебя по шерстке, чего еще надо, иди и сопи в две дырочки. А Настя стала развивать эстетствующий взгляд:
— Красоту не каждый чувствует и понимает. Надо быть от рождения художником или поэтом в душе, чтобы правильно воспринимать прекрасное. На это способны только единицы, личности, одухотворенные натуры.
Бальзам, разлившись по душе, по-моему, достал до пяток. Я, как кот, которому поднесли сметаны, жмурился на солнце и приготовился слушать дальше. Наконец-то оценили, и кто! Мысленно я уже начал сооружать фундамент для пьедестала, на который собиралась вознести меня Настя, когда последовал отрезвляющий душ.
— Взять хотя бы твою прическу, твой чубчик, — не ожидая подвоха, я благодарно посмотрел ей в глаза. В них искрился неподдельный смех. — Во всем городе ты единственный такой.
— Какой «такой»? — до меня начало доходить, что надо мною форменным образом издеваются.
— Модный панк! Видишь, на нас все оглядываются.
И правда, проходящая мимо молодая парочка показала на нас рукой. За спиной я расслышал, как девушка сказала.
— Видишь, какая сейчас мода?
На что последовал незамедлительный ответ:
— На молодого козла с бородкой похож.
Тьфу, и угораздило же меня вчера постричься. Если в городке так смотрят на мою прическу, то что будет в деревне, в которую мы едем. Зря я кепку не взял с собой, натянул бы ее сейчас на голову и не позорился. Хочешь как лучше, а получается как всегда. Сзади мы услышали топот. Нас догонял Данила. Никакую одежду он не сменил, а догонял в том же черном костюме, который, чувствовалось, давил ему под мышками.
— Фу, аж запыхался.
В руках у него был огромный, ведерный, не меньше, прокопченный, черный чайник. Трудно было догадаться, из какого металла и когда он был сделан, толстый слой копоти украшал подзаборный раритет. После татарско — монгольского ига, наверное, на Руси остался, на костре чай в нем кипятили на всю рать Мамая.
— Ты на свалку бегал? Зачем он нам? — возмущенно в два голоса воскликнули мы с Настей.
— Подарок деду.
— Выкинь этот хлам, — посоветовал я приятелю.
— Или неси его сам, — сказала раздосадованная Настя и взяла меня под руку. Понятно, рядом с кем ей не стыдно идти. Я ведь одет в так называемом клубном стиле, на меня оборачиваются, как на знаменитого киноактера.
