Как умер Артур, я не знаю, потому что это случилось уже после того, как он увидел свою линию. Это явление не поддается расчету.
Теперь вы оба — аномалия. Ты тоже исчез для всех. У тебя этот процесс занял ровно сорок две минуты».
Я вспомнил голос Марины в телефонной трубке. Голос человека, который с трудом узнает собеседника. Нужно было сразу же все рассказать ей — и про чертов диск, и про линию… Хотя какой в этом толк? Ведь сегодня меня уже нет. Никогда не было. Понадобилось всего лишь сорок две минуты, в течение которых я сначала стал незнакомцем, а потом и вовсе исчез для окружающих. И для Маринки тоже.
Новое сообщение от Насинги:
«Теперь, когда ты все знаешь, расскажи о том, что думаешь, чувствуешь, как себя будешь вести, и на основании этих данных я смогу…»
Я не стал читать дальше. Выключил компьютер. В конце концов, как там сказала Насинга: свобода? Я горько рассмеялся. Я не хотел быть свободным. Кем я стал, получив абсолютную свободу? Призраком? Аномалией?
Я встал и открыл окно.
Солнце щедро заливало улицы теплым желтым светом. Шумели зеленой листвой тополя. Внизу по тротуарам шля пешки. Они болтали, шутили или просто молча шагали, каждый по своей линии. Двигались по предписанным правилам.
Что мне теперь делать? Был пшкой, а стал… Кем? Может, упростить дереву жизни задачу — и просто выпрыгнуть из окна? Серьезно обдумал эту идею. Пятый этаж, если прыгать вниз головой, то все закончится быстро. А можно сначала зайти в супермаркет и стащить самый дорогой коньяк… Наверняка никто не захочет замечать пропажу. Все решат, что пропавшей бутылки никогда не было. Ведь я призрак. Выпью коньяк, а потом можно прыгать.
Я никогда не закончу свой проект, не поеду осенью на море, не поцелую Маринку; Вернее, поцеловать-то я могу, но она ничего не почувствует, только отмахнется от меня как от наваждения. Неужели это конец? Ведь я по-прежнему живу, дышу, думаю! И я еще способен что-то делать.
Нет, так не пойдет. Плевать на линию. Никто не знает, что будет дальше со мной, даже Насинга. А значит, может быть все, что угодно. Я буду бороться. Может быть, все-таки есть способ вернуться в систему. Ведь пешка, которая доходит до конца шахматной доски, становится ферзем. И получает возможность ходить так, как ей заблагорассудится. Теперь я — ферзь. Попробую выиграть эту партию.
Я постоял еще минуту, приводя в порядок мысли, и вернулся к компьютеру. Дел у меня было множество.
