— Оксанка, пойми, щас только на тебя вся надежда, — хрипел зек. — Или погибнем вместе, или вместе в деньгах купаться будем!
— Ой, что ты такое говоришь! — Оксана в страхе всплеснула руками.
— Ты слушай спокойно и вникай своими мозгами. Решается наша судьба…
— Никола, я что-то боюсь.
— Поможешь мне смыться от этих придурков.
— Так они ж милиция, у них ружьё!
— Никакие они не милиция, они только прикидываются ментами! Ты же видела их рожи по телевизору. Их тоже менты ищут, думают, они мои сообщники…
— Тогда кто ж они такие?
— Бандюки! Им ничего не надо, кроме денег!
— Да какие деньги с тебя, голытьбы беглой, возьмёшь?
— Вот что, Оксанка, самое главное. Люблю я тебя и хочу жить только с тобой, потому говорю тебе всё как на духу. Чтоб мне сдохнуть, если совру! — Хлопенков придвинулся ближе к Оксане и зашептал: — Деньги у меня есть большие… — Шёпот его был громкий, свистящий. В тишине он разносился по всему сараю. — Такие деньги, какие тебе не снились никогда… Достались они мне от одного кореша, который умер у меня на руках, а деньги мне завещал. Так и сказал: кроме тебя, Николай, никто про них не знает, а ты пользуйся ими, потому что нет у меня ни родных, ни близких, никого нету, кроме тебя. Ты, говорит, был моим единственным другом, не раз меня от смерти спасал и потому всё должно стать твоим. Так и сказал перед смертью, открыл мне тайну, где деньги схоронены, и умер. Я ему сам, своими руками, могилу вырыл…
— Ой, врёшь!
— Дура, ты на этих жлобов с автоматом посмотри! Не хотел я с зоны выламываться, понимаешь? Не хотел! Они без моего ведома напали на ментов, которые меня везли, покнокали их, а меня — в машину и с ножом к животу: показывай, говорят, где бабки лежат, а то кишки выпустим.
— Откуда ж они знают про деньги? — удивилась Оксана.
— Да от тех же ментов. Понимаешь, мне следаки предложили срок скостить, если скажу, где бабки заныканы. Пятнадцать годков скостят, и остальные пять не на зоне проведу, а на поселении. Ну я и купился. Повезли меня, стало быть, в Москву, а тут по дороге подваливают эти двое, ментов мочат, меня — в машину, и погнали…
— А тут как ты оказался?
— Из-за тебя. Я же волнуюсь — как ты, с кем, и вообще… — Хлопенков придвинулся к ней ещё ближе. — Я им говорю, этим борзым: денег не увидите, пока не доставите меня хоть на день к любови моей, Оксане Тарасовне. Они сперва ни в какую. А я упёрся. Режьте меня, говорю, но сперва Оксана, а потом деньги. Ну, они, нечего делать, и привезли меня сюда.
В сарае снова наступила тишина. Андрею слышно было, как ёрзает Оксана на груде ватников, как хрипло, со свистом, дышит зек.
— И что же теперь будет? — дрожащим голосом проговорила она.
— А то и будет, что если не поможешь мне дёрнуть от них, то убьют они меня.
— Убьют! Господи Иисусе!
— Ты не бойсь, пока я им не скажу, где бабки, не убьют.
— А деньги, правда, большие?
— Миллионы долларов. Только тсс… Молчи. А то и тебя грохнут.
Оксана ахала.
— Если миллионы долларов, то убьют, — шептала она. — Точно, убьют. Не они, так другие.
— Вот я и говорю, дёргать надо. Дёргать, чтобы деньги этим собакам не достались. Наживал их мой кореш непосильным трудом, жизнью рисковал. И надорвался… Не поверишь, рыдал я, когда рыл ему могилу… — Хлопенков опустил голову и издал протяжный стон, как будто снова переживал те трагические мгновения. — Он был мне как отец родной. Даже ближе, чем отец… И чтоб я отдал гадам его деньги? — Он выпрямился. — Да я лучше сдохну!
— И как же ты хочешь от них убежать? — осторожно поинтересовалась Оксана.
— Это ты должна придумать. Мы ведь в твоём доме, а не в моём.
Она помолчала, потом отрицательно покачала головой.
— Что я придумаю, скажешь тоже. У них ружьё… Тем более такие деньжищи замешаны… Убьют, не задумаются. Выстрелят, и дух вон.
Уголовник какое-то время тяжело сопел.
— Ладно, есть способ, как слинять, — прошипел он. — Слушай сюда. Сделаем это ночью…
Андрей подумал, что сейчас самый момент войти в сарай и прервать разговор, но вместо этого весь обратился в слух.
— Сегодня ночую у тебя в последний раз, — шептал Хлопенков. — Завтра они меня отсюда увезут. Тот, высокий, мне так прямо и говорит: пытать будем, если не скажешь по-хорошему…
