Работы заканчивались поздно, и все собирались на пятачке посреди деревни для совместной трапезы. Всем раздавали одинаковую еду: гигантские, безвкусные блины и сочные аппетитные желтые фрукты. Затем появлялся смотритель. Он жил рядом с работниками в точно такой же хижине, но один. Пищу, подобную нашей, он получал в своей лачужке. Пока мы работали, кто-то наводил порядок в общей столовой.
Несмотря на всю свою мощь, Кронлон занимал низшую ступень в здешней иерархии, лишь немного превосходя наш уровень. Достаточно было сравнить его жалкую хибару с возвышавшимся над деревушкой Замком, чтобы понять, какая пропасть отделяет его от собственных хозяев.
Работы состояли в основном из погрузки и переноски тяжестей. Я довольно быстро осознал, насколько выродился человек в условиях Конфедерации.
Жизнь на Лилит остановилась на уровне каменного века; весь труд был ручным, все орудия и утварь — грубые, корявые и, как правило, временные.
В озера впадали две горные реки, и местным жителям приходилось постоянно бороться с наводнениями. Почти каждый день в одно и то же время шел сильный короткий ливень; горы принимали на себя весь шквал, что в какой-то мере спасало поместье. Все ирригационные каналы рыли вручную, вручную грузили землю на повозки и отвозили на берега озер, где сооружались грубые земляные дамбы. Дренажные и ирригационные каналы протянулись на сотни километров; их постоянно размывало, и напряженная работа не прекращалась ни на день.
На полевых работах царило равноправие — мужчины и женщины трудились вместе, выполняя одну и ту же работу. Конечно, учитывались силы, возраст и способности. Дети — самым маленьким было лет шесть-семь — трудились наравне со старшими, выполняя посильную работу под присмотром родителей. Система общественного управления была грубой и примитивной, но хорошо продуманной. Действовала она на родоплеменном уровне.
Дни на Лилит были длинными, рабочее время делилось на равные промежутки с очень короткими перерывами для отдыха и четырьмя длинными — для еды. Продолжительность рабочего дня составляла шестнадцать часов. Когда на долину опускалась ночная мгла, Замок вдали озарялся огнями. Ночи тоже были длинными. На широте около пяти градусов, где располагалось поместье Зейсс, продолжительность дня и ночи весь год не изменялась.
Досуг батраков был не более разнообразен, чем все остальное. Они танцевали и пели песни, болтали, в основном о работе, сплетничали. Некоторые занимались любовью, но семей или постоянных связей, как правило, не возникало. Хотя при согласии партнеров создавалось некое подобие семьи.
Этот замкнутый жалкий мирок казался нормальным и естественным. И неудивительно — ничего другого они не знали.
Ну а я? Я пребывал в полной отключке. Я работал, выполнял приказы, но никогда ни о чем не думал.
Теперь-то мне ясно, почему все сложилось так, а не иначе. Честно говоря, больше всего на свете я хотел бы это забыть. Но не могу. Страшно представить, во что я мог превратиться. Скорее всего в некий подвид человекообразного растения. Вот это, пожалуй, страшило меня больше всего.
Трудно сказать, сколько времени я пребывал в таком состоянии — дни, недели… На Лилит нет ни часов, ни календаря.
Медленно, очень медленно, я начал восстанавливать свое истинное «я» — сначала во сне, затем в неожиданно всплывавших из укромных уголков подсознания обрывках воспоминаний. Сейчас я понимаю, что на отчаянное внутреннее сопротивление меня запрограммировали еще в клинике Службы безопасности. Никто не хотел играть с удачей вслепую.
"Найди пришельцев… Убей властителя…"
Эти приказы постепенно формировались в моем мозгу и помогли восстановиться, казалось бы, безнадежно разрушенному сознанию.
"Найди пришельцев… Убей властителя…"
Медленно, очень медленно, ночь за ночью возвращались ко мне осколки памяти и собирались согласно приказу, который я должен был выполнить несмотря ни на что.
"Найди пришельцев… Убей властителя…"
И шаг за шагом вернулась способность мыслить. Вечером, перед тем как заснуть, я принялся последовательно вспоминать, что со мной случилось. Теперь оставалось одно: ждать и надеяться.
