Я снова убрала зажигалку в карман и села на кровать, на которой проснулась после бесплатного фильма ужасов, предложенного мне под видом кошмара. Кровать, кстати, была большая, деревянная, с жестким голым матрасом, под голову мне положили подушку с чистой наволочкой, это я успела рассмотреть.
Очень интересно, зачем это Владиславу понадобилось выкрадывать меня из своей больницы? И что он собирается со мной делать? Надеюсь, что все это скоро объяснится, но вот что мне это объяснение понравится, я не очень уверена.
Можно не сомневаться, что Владислав за это мне ответит.
Посадить на цепь женщину…
Послышались шаги. Кто-то вставил в замок ключ. Я, безвинная, печальная, отчаявшаяся узница, быстро села на кровать, чтобы встретить своих тюремщиков с гордой непреклонностью (хотела сказать неприступностью, только какая уж неприступность, когда сидишь на цепи).
Дверь открылась. Проем двери не осветился ярким светом, ослепляющим страдальца, привыкшего за годы одиночества к темноте, — в соседнем помещении тоже было темно, хотя не совсем, там был полумрак. Силуэт моего тюремщика нечетко вырисовывался в этом сером полумраке дверного проема.
Но шутки шутками, а на самом деле мне было страшно, Да и кому бы на моем месте не было бы страшно?
Владислав — что это он, я поняла сразу — включил свет.
Я подняла на него грустные глаза и с горечью в голосе сказала:
— Ты что, псих? — Нет, кажется, я это сказала не с горечью, а со злостью.
— В вашем положении. Маша, оскорбление не лучший метод ведения переговоров. — Он поднял валявшийся стул, поставил его на ножки и сел на него.
— Пока я еще не веду никаких переговоров. Кстати, где я?
— У меня дома, там, где вы были и вчера, как вы это сказали.
— Как я здесь оказалась? — поинтересовалась я.
— Вы моя родственница. С вами был припадок, но я сказал, что ничего страшного, потому что с вами такое часто случается, сказал, что сделал вам укол и теперь опасаться нечего, только нужно вас отвезти домой. Санитары вынесли вас на носилках и помогли усадить, точнее, уложить в мою машину. Вашу машину я отогнал, чтобы она не бросалась в глаза, поставил вместе с другими на стоянке.
— Понятно. Так что вы хотите от меня?
— Собственно говоря, почти ничего. Это я пришел спросить у вас, не хотите ли вы чего-нибудь.
— Что я хочу, это вы знаете.
— Уйти отсюда. Это я знаю. Но об этом пока рано говорить. Еще какие-то желания есть?
— Есть. Я хочу знать, что все это значит?
— На этот вопрос могу ответить только одно: это значит, что какое-то время вы будете находиться здесь.
— У вас чувство юмора садиста. А сколько я здесь буду находиться?
— Это будет зависеть от обстоятельств.
— Каких?
— Пока рано об этом говорить.
— А вы не боитесь, что, когда я выйду отсюда, я пойду и пожалуюсь на вас. Похищение людей, как мне кажется, наказывается очень строго.
— Это если вы сможете пойти.
— В каком смысле?
— Может так получиться, что вы не сами выйдете отсюда.
— Мне к этому не привыкать, мужчинам нравится носить меня на руках.
— Вы хорошо держитесь, хоть вам и очень страшно. Мне импонируют такие люди. Будет жаль, если вас действительно придется выносить отсюда.
— Пугать уже больше не надо, хватит. Что вы все-таки хотите?
— Я вам уже сказал, Маша, я ничего не хочу от вас.
Достаточно и того, что вы здесь.
— Вы как, вы считаете себя нормальным?
— Абсолютно нормальных людей нет. — Он поднялся со стула. — Чувствуете себя вы, я вижу, удовлетворительно, какое-то время у вас будет еще слабость и, возможно, небольшая головная боль, но это скоро пройдет. Я доволен вами. Я сейчас принесу вам поесть.
— Не надо. Я объявляю голодовку.
— От этого выгадаю только я.
— Сэкономите на картошке?
— Нет. Просто у голодного человека слабеет воля.
— Она мне сильная и не нужна, я все равно не знаю, чего вы от меня хотите.
— Если вам будет что-то нужно, позовете меня.
— Я погремлю цепью вместо колокольчика.
— Вон за той дверью, — он указал на стену, к которой была прикреплена цепь, — удобства, необходимые каждому человеку.
Я, присмотревшись, увидела дверь, она была заклеена такими же обоями, как и стены, поэтому ее сразу трудно было увидеть.