Все это очень странно.
* * *
Эта клиника была тем местом, где вживляли «золотую нить», делали «подтяжку», уменьшали объем в одной части тела, увеличивали — в другой. Мне ничего этого нужно не было.
Ровно в 12.30 я вошла в кабинет, правильнее будет сказать, меня провела девушка приблизительно моего возраста, в туфлях на высоком каблуке и симпатичном голубеньком халатике, который не доставал до колен сантиметров пятнадцать.
В кабинете не было письменных столов, на которых обычно лежат истории болезней, официальные бланки и рецепты и торчат из пластмассовых стаканов шариковые ручки. Здесь стояли мягкие кресла, диван, журнальный столик, на стенах — не выкрашенных до половины зеленой краской, а оклеенных красивыми обоями — висели картины.
Владиславу было лет пятьдесят, может, чуть больше, но выглядел он совсем неплохо. Но меня волновало другое: мне сразу захотелось попросить его отойти подальше, к противоположной стене, и повернуться в профиль, потому что именно в профиль я видела того человека, который приезжал к Мишель вместе с Вадиком, и мне сразу показалось, что это и был именно он.
— Рад познакомиться с вами, — сказал он мне и действительно радостно, если не сказать счастливо, заулыбался.
Если бы людей, как лошадей на ярмарке, оценивали по зубам, то его можно было бы продать за хорошие деньги и покупатели особо торговаться не стали бы.
— А я не знаю, рада я или нет, — сказала я.
— Присаживайтесь. — И он указал мне на кресло.
Я села в него и сразу провалилась — таким оно было низким, мягким, но и очень удобным. В таком кресле хорошо заниматься.., впрочем, я не о том. В таких креслах плохо вести деловые переговоры. Поэтому я сразу поднялась и сказала, что лучше я сяду на диван. Он тоже был хоть и слишком удобным, но, сидя на этом диване, все-таки можно просто разговаривать.
— А почему вы рады со мной познакомиться? — спросила я, усевшись на диване поудобнее — поудобнее для серьезного разговора.
— Ну, — не сразу нашелся он, — с красивой женщиной всегда познакомиться приятно. Так о чем вы хотели со мной поговорить? — Он сел на единственный в кабинете стул, положил ногу на ногу, вынул из кармана пачку сигарет, бросил ее на журнальный стол, но закуривать не стал.
— О красивых женщинах. А еще о картинах, — ответила я.
— Тогда мне очень жаль, что мы вчера не смогли встретиться. Такие разговоры хороши за чашечкой кофе с коньяком, в крайнем случае в ресторане.
— Но по-моему, у вас такая профессия, что именно о женской красоте только и можно здесь говорить.
— Но не о красивых женщинах.
— Почему?
— Вам могу сказать — чтобы не вызывать в клиентках ревности и зависти.
— А почему мне можно?
— Потому что вам нечего менять в своей внешности и именно к вам у других женщин может быть зависть и ревность.
— Понятно. Благодарности не ждите, по-моему, это не комплимент.
— Конечно. Это не комплимент — это правда.
— А вы всегда говорите правду?
— Нет, конечно. Мужчины вообще редко говорят правду, в крайнем случае ошибаются и им только кажется, что они говорят женщине правду.
— А потом начинают понимать, что ошиблись, — досказала я за него.
— Приятно говорить с умной женщиной, здесь это тоже не так часто встречается.
— Большого ума не надо, чтобы видеть чужие недостатки.
— Но со своими даже самые умные люди не часто соглашаются.
— Мишель — ваша жена? — спросила я, потому что мне надоела эта эстетическая философия, если только такая есть.
— Мишель? А почему вы о ней спросили?
— Я для этого и хотела встретиться с вами, чтобы о ней спросить.
— Только за этим?
— Не только. У меня есть и другие вопросы.
— Может быть, начнем с других?
— Почему?
— Потому что я не люблю говорить с незнакомыми людьми о личном.
— Хорошо, давайте поговорим о картинах. Вы, кажется, очень интересуетесь живописью.
— С чего вы это взяли?
— Мне об этом сказала Мишель, — соврала я.
— Вы с ней хорошо знакомы?
— Нет, не очень. К тому шло, что мы с ней должны были познакомиться получше, но с ней что-то случилось.
— Что с ней случилось?
— Вот об этом я и хотела спросить.
— Я не знаю, что с ней что-то случилось, я видел ее позавчера днем, у нее было все в порядке.
